Тяжёлая вода (СИ)

Особых поводов ненавидеть Улирет у Джага не было, но черная кошка пробежала между ними с самой первой встречи. Иногда просто чувствуешь неприязнь к человеку. Он не должен даже ничего делать, чтобы его можно было не любить. А уж если он делает тебе что-то плохое, то ненависть к нему в твоих глазах множится многократно. И такими стали друг для друга Джаг и Улирет.

И в этом Джаг не видел ничего сверхъестественного: для некоторых вещей не нужны причины, а порой даже и поводы. Эти вещи всем прекрасно известны и зовутся — ненависть, убийство, война и етьба. Хотя сегодня у этой суки поводов ненавидеть меня точно прибавилось.

Но нередко бывает и так, что ненавидящие друг друга люди вынуждены действовать в одной связке, потому как бывают вещи, которые сильнее ненависти. Обычно это любовь. Обычно — к деньгам.

До назначенного правительницей времени оставалось еще пара часов. Солнце еще не встало в зенит, а потому Джаг, хоть и немного мучимый похмельем (что это за похмелье, что длится неделю — в недоумении вопрошал он сам себя), решил все же пройтись и разведать, как идут дела у него на корабле.

Бухта Такьярманки была округлой, довольно широка, не меньше пары миль в диаметре, и город Такьярманка выглядел с ее оконечности не таким уж впечатляющим, скорее — небольшим городищем, с трудом отвоевавшим немного пустого пространства у плотного зеленого покрывала тропического леса, поднимающегося вверх, к горе, что располагалась километрах в десяти вглубь острова. Отлогие, песчаные берега бухты прекрасно подходили для того, чтобы вытащить судно на берег для тщательного ремонта.

Корабль Джага, дюжий, авантийской постройки, четырехпалубный фрейг Козел стоял на песке, и чем-то напоминал с виду скелет древнего чудовища, выброшенного волнами на берег, да так и околевшего тут с голоду или от удушья. После первого своего разбоя Козел понес тяжелые повреждения от огня антелузских орудий, а потому ремонт ему был необходим основательный. Не то, что бы на нем нельзя было продолжать плавание. Нет, фрейги — корабли крепкие, выносливые и надежные, от того и служат в таком большом числе авантийскому флоту. Но случись второй такой бой, Джаг уже не был уверен, что его Козел переживет. К тому же, надо было понимать: Козел — преклонный старец. Просто так фрейги королевский флот не продает, пусть даже казна империи пуста — слишком авантийцы чванливы и горделивы, слишком любят хвастаться силой своего флота. То, что Козел попал в руки заморской компании, да еще и был из боевого корабля переоборудован в рабский — говорило о многом. Да и без этого было невооруженным взглядом видно, как истощился его корпус от долгих странствий по морям. Брус и стропила во многих местах прогнили, обшивка обильно пропускала воду, так что откачивать ее приходилось каждый день. Киль порос толстым слоем ракушек, и их нужно было отдалбливать лопатами, а руль оказался трухляв настолько, что с него сами по себе отваливались куски древесины.

Капитальный ремонт был просто необходим Козлу. А потому и стоял он на песке, чуть наклоненный на бок, подпертый столбами, чтобы не валился, привязанный канатами к забитым в землю бревнам и растущим вокруг редким деревцам — чтобы не смыло его случайно приливом.

Вокруг вытащенного на сушу судна вырос лагерь моряков из палаток, наскоро выстроенных шалашей из палок и пальмовых ветвей.

Видно было, что лагерь некоторое время пребывал в запустении — часть шалашей развалилась, и некому было их восстановить. Но теперь в нем снова затеплилась жизнь. Уже метров за сотню Джаг стал чуять тяжелый удушливый запах — моряки грели на кострах в больших чанах деготь и смолу, чтобы конопатить замененные секции обшивки.

Появление Джага в лагере несколько взбодрило негров, особенно Вабу, который уже разжился где-то новыми штанами и теперь командовал починкой судна, как ему и полагалось. Джаг побродил вокруг судна, оценил проделанную работу — по его прикидкам Козел должен был скоро выйти в море, — по веревочной лестнице вскарабкался наверх и походил по слегка накрененной набок палубе. От этого Джага даже немного закачало — тупая память тела, почуяв ногами корабельные доски, стала раскачивать его так, как обычно делала, чтобы компенсировать морскую качку. В том числе и по этой причине из бессчетного роя люда, толпящегося в крупных портах вроде Граты или Порт-Сартранга, было легко вычленить моряков — они, даже трезвые, шли покачиваясь, потому как были непривычны к твердой и неподвижной поверхности под ногами.

Надо выходить в море — шептало Джагу его сознание, и он был с ним дьявольски согласен.

Надо, думал он, безусловно надо. Уж больно суша ко мне сурова.

Он поднялся на квартердек, к самым перилам, что выходили на корму, и окинул взглядом бухту Такьярманки. Отсюда был хорошо виден второй Джагов повод если не для беспокойства, то для осторожности. Вообще, он был прекрасно виден и с любой другой точки берега, и, даже, с причальной площади Такьярманки. Это был трехмачтовый браррак, уже знакомый Джагу, ведь только благодаря этому кораблю Джаг оказался на воле.