Тяжёлая вода (СИ)

Джаг не сразу понял, что коммодор указывает не на него, а на кого-то за его спиной. Двое работорговцев вытащили из массы пленных того, на кого указывал Коридвен. Плотного, подтянутого мулата в рубище из мешковины, перехваченном ремнями на поясе.

— Ты — капитан этого сброда?

Мулат не счел нужным отвечать.

Коридвен продолжал:

— Я узнал тебя. Ты — Бабро Нурга. В прошлом году ты потопил фрегат Клемдоха, загубил при этом сорок два авантийских солдата и восемьдесят душ моряков… И их капитана — Гаворна Остода, почтенного слугу короны и моего давнего друга. Когда до меня дошли вести об этом, я поклялся, что скормлю тебе твое же дерьмо, Барбо Нурга. Как удачно, что мы так скоро свиделись.

Нурга теперь хотел было что-то ему ответить, но не успел. Все произошло в считанные мгновения. Коридвен выхватил меч, на лету превращая это движение в рубящий удар. А секундой позже кишки мулата с мокрыми шлепками повалились на доски палубы из широко разрубленного живота. Нурга выдавил из себя лишь глухой горловой звук и рухнул на колени, в ужасе глядя на выпадающие внутренности.

Обычно люди не верят в то, что умирают. Ум не позволяет такие мысли. Даже когда человек держит в руках свои собственные внутренности, он не может поверить. Ведь, как так? Только что все было в порядке! Почему? Как это возможно?

Нурга был весьма ладен собой. Красивое, твердое лицо. Совсем немного черной крови в жилах, чтобы придать коже бронзовый оттенок хорошего загара на крепких мускулах. Он совершенно точно пользовался популярностью у местных женщин и совершенно точно пользовался этим как мог. Знал себе цену и брал ее сполна.

И как такое может умереть?!

Именно это Джаг видел в глазах Барбо Нурги. Смятение. Недоумение. Непонимание. Он ведь даже ничего не заметил. Боль еще не пришла, заглушенная сумасшедшим возбуждением разума, который не собирался допускать всерьез мыслей о смерти. Но скоро она придет. Придет и обозначит полную несопоставимость ожиданий и реальности, что только добавит боли. Хорошо, если ненадолго. Ведь с такой раной можно протянуть и десять минут, и двадцать, и даже, полчаса.

Коммодор передал свой меч одному из моряков, которые приволокли капитана Нургу. Он неторопливо стянул с правой руки белую перчатку, засучил рукав красного форменного сюртука, наклонился и поднял с пола выпавшие внутренности своей жертвы. Скользкая кишка плохо лежала в руке, и коммодор несколькими вращательными движениями кисти намотал внутренность на кулак. Пока он делал это, на его лице не отражались никакие эмоции. Никакого отвращения или брезгливости он не испытывал, скорее, он был полностью погружен в процесс. Его движения были точными и лаконичными, словно он не кишки человека держал в руке, а дирижерскую палочку. В воздухе стояла вонь человеческого потроха — тошнотворный запах смеси из крови и кала.

Сзади к стоящему на коленях Нурге подошел солдат заморской компании, одной рукой взял его за волосы, другой за нижнюю челюсть, и открыл ему рот.

— Жри, жри, — приговаривал Коридвен почти ласково. Холодная жестокость в этом голосе заставляла поежиться.

От зрелища охнули даже закоренелые старые пираты, которые повидали немало крови и выпущенных кишок.

Одной рукой придерживая мулата за подбородок, другой коммодор запихивал ему в рот его же потроха. Нурга уже не шевелился, и оставалось только пожелать ему, чтобы он поскорее испустил дух, и это наконец прекратилось.

— Миссир, он кажется уже откинулся, — сказал солдат, который держал мулата за волосы.

Коридвен пригляделся к своей жертве, и через пару мгновений кивнул.

— Должно быть, отравился своим дерьмом, — сказал он, и теперь уже брезгливо встряхнул рукой, с которой кормил Нургу. Эти слова были встречены довольным смехом его солдат и работорговцев. Сам он моментально утратил интерес к происходящему.

— Выбросьте эту мерзость за борт. Не пристало офицеру компании глумиться над мертвецами.

Он снова встряхнул руку и достал платок, чтобы вытереть ее.

— Начинайте вешать. Пиратов в петли, потом рабов. На кого не хватит петель — те пусть пройдутся по доске. Заканчиваем с этим и берем прежний курс.

Если до этого кто-то еще сохранял какие-то остатки духа, то теперь с этим было покончено. Пираты подавленно молчали. Зрелище ужаснуло всех — и рабов, и отпетых разбойников. Джагу было все равно, что с ним сделают — уж лучше виселица, чем такое. Он думал, что был привычен к вони после месяца в трюме и уже давно выблевал все, что можно, но вид разбросанных по палубе внутренностей вместе с их омерзительным запахом все равно толкал наружу рвоту.

Солдаты подхватили Джага, магребца и некоторых других пиратов и поволокли наверх. Сопротивляться Джаг не стал — не было никакого толка. На рее грот-мачты висели сполдюжины петель, а под ними стояли пустые бочки. Процесс повешенья был предельно прост. Залезаешь на бочку с петлей на шее, солдат под фоком закрепляет веревку, а другой вышибает бочку у тебя из под ног.