Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото

Актын-хурэ с севера непосредственно примыкает к старому сухому руслу Эцзин-гола, а с востока, юга и запада, составляя как бы замкнутое колено реки, вокруг него извивается глубокий ров, по обе стороны которого выстроены внушительные крепостные стены. Сейчас эти стены наполовину разрушены, а их деревянные части исчезли совершенно, оставив зияющие отверстия, где находят себе приют соколы (Tinnunculus tinnunculus), сычики и некоторые другие хищные пернатые. В окрестностях «Лошадиной загородки» еще видны кое-где остатки арыков, орошавших поля. Судя по тому, что в Актын-хурэ не сохранилось даже и следов жилых построек, а черепки и вообще керамические находки представляли бо́льшую редкость, я склонен приписать этим развалинам большую древность, чем Хара-Хото.

По мере удаления экспедиции от Мертвого города мною все более овладевало чувство безотчетной грусти; казалось, среди этих безжизненных развалин осталось что-то близкое и дорогое мне, с чем впредь будет неразрывно связано мое имя, что-то, с чем больно было расставаться. Много, много раз оглядывался я на подернутые пыльным туманом исторические стены крепости и, прощаясь со своим седым и древним другом, с каким-то странным чувством сознавал, что теперь над Хара-Хото сиротливо возвышается лишь один древний субурган, тогда как другой неизменный товарищ его безвозвратно погиб – уничтожен пытливостью ума человека.

Но вот еще несколько часов непрерывного движения – и мы в долине Эцзин-гола. Русла обнажены. Мунунгин-гол, на правом берегу которого мы разбили свой бивак[345], тоже совершенно пересох, и только местами, в омутах, образуя мелкие озера или пруды, еще стоит нань-шанская вода, скрывая кое-какую рыбу и давая пищу окружающей довольно свежей древесной, кустарниковой и, главным образом, травянистой растительности.

Заросли древесной растительности состоят из трех пород: разнолистного тополя (Populus euphratica), джигды (Eleagnus), ивы (Salix). По окраине долины растут тамариск, хармык (Nitraria Schoberi), сугак (Lycium turcomanicum), кендырь (Apoeynum pictum), Zygophyllum brachypterum и Alhagi camelorum. Там и сям встречаются также Sphaerophysa salsola, Sophora alopecuroides, зубровка (Hierochloa borealls), Dodartia orientalis, лапчатка (Potenitilla sapina), стручки (Erysimus altaicum), Arnebia fimbriata, Glycirrhyza, Cynanchum, Calamagrostis и немногие другие. «На этой узкой полосе кустарников и трав, – говорит Г. Н. Потанин[346], – соединено все богатство здешней флоры, не отличающееся разнообразием форм. Лугов не только в том смысле, какой придается этому слову на нашем севере, но даже в смысле ордосских чайдамов и Цайдама Пржевальского, и моего, – прибавляю я, – здесь нет; вместо луга реку сопровождает песчаное прибрежье, которое местами бывает усеяно кустиками мелкой осоки, не сливающимися в сплошной зеленый покров».

Что касается животной жизни, то и она здесь также довольно бедна. Из зверей мы лично наблюдали: антилоп харасульт (Gazella subgutturosa), волков, лисиц, зайцев и более мелких грызунов, но, по свидетельству туземцев, долину Мунунгин-гола населяют также дикие кошки и даже рыси.

Отмеченные нами здесь птицы следующие: саксаульный воробей (Passer ammodendri stoliczkae), хохлатый жаворонок (Galerida cristata ieautungensis); первый предпочитает держаться в древесной растительности, второй – на открытых частях долины. По мокрым лугам встречались: Agrodroma richardi, желтая плиска (Budytes citreola), там и сям по долине – маленькие сорокопуты (Otomella isabeilina [Lanius isabellina]), пустынные славки (Sylvia nana), камышевки (Acrocephalus arundinaceus orientalis)[347], чекканы (Saxicola deserti atrigularis, S. isabellina [Oenanthe deserti atrogularis, O. isabellina]), вертлявая кустарница (Rhopophilus pekinensis albosuperciliaris), ласточки (Hirindo rustica gutturalis), стрижи (Apus pacificus). На утренней и вечерней заре у караванных животных пролетали полуночники (Caprimulgus europaeus plumipes); по отмелям водоемов нередко срывался с резким свистом улит-черныш (Helodromas ochropus [Tringa ochropus]), а из соседних зарослей вылетел фазан (Phasianus colchicus satscheuensis), чтобы переместиться в более безопасное место. Над прозрачными водами Эцзин-гола довольно часто реяла скопа (Pandion haliaetus), гнездо которой помещалось на усохшей вершине столетнего великана – тополя, красиво стоявшего на извилине у одного из самых больших и обильных рыбой водоемов.

Представителями рыб в бассейне Эцзин-гола являются карась (Carassius carassius auratus) и пескарь (Nemachilus yarkandensis), о последнем говорит Г. Н. Потанин[348], а представителями «вредных тварей», как выражались мои казаки, – скорпион, тарантул и проч., от которых мы нередко ограждались волосяными арканами, представляющими довольно надежное заграждение от упомянутых тварей[349].