Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото

В соседних утесах слышались голоса алтайских уларов (Tetraogallus altaicus), а где-то невдалеке им вторила кукушка. Стрижи с резким шумом носились над головою вблизи, с камня на камень изящно и неторопливо перемещалась пара горихвосток (Ruticilla rufiventris [Phoenicurus rufiventris]). Внизу под обрывом коршун ссорился с подорликом; высоко в облаках без единого взмаха крыльев величаво плыли по воздуху два бородатых ягнятника, следовавшие один за другим на недалеком расстоянии. Долго стояли мы на вершине Хурдэн-дабана и наслаждались всем окружающим. Только свинцовые тучи, постепенно обложившие горизонт, заставили нас искать убежище в более укромном уголке – за гребешком невысокого увала, где быстро появилась охотничья палатка, а рядом – приветливый костер. Дождь пошел очень скоро; барометр продолжал опускаться, не подавая надежды на просветление атмосферы.

Едва перестал падать дождь, как мы отправились на охоту за уларами. Местный улар еще очень обыкновенен и известен всем туземцам под именем хойлык. Зимою, по словам монголов, он спускается и в средний пояс гор, теперь же – летом – держится исключительно в верхнем. Мы встречали описываемую птицу табунками в десять – двенадцать и даже в двадцать особей, хотя попадались иногда выводки в три – четыре птицы и отдельные пары. По утрам и вечерам в хорошую погоду улары издают свой характерный свист, напоминающий свист других видов, всего более Tetraogallus thibetanus. Едва пронесется первый звук улара, как тотчас начнут откликаться птицы с других вершин. Слышный на далекое расстояние свист звучит, переливаясь волной, в течение долгого времени и тем дольше, чем больший район занимают птицы. В дождливую погоду улар молчит и таким образом является своего рода барометром, с указаниями которого считаются даже монголы. Последние иногда охотятся за уларами, отчего они очень строги, и застрелить ихне так-то легко. Заметив охотника, птица настораживается, поднимает вверх голову, испускает учащенное «ко-ко-ко-ко-ко» и перелетает в скалы, обыкновенно залегающие на противоположной стороне ущелья. Кроме человека, улара преследует орел-беркут.

Первые наши охоты за хойлыком были неудачны, пока мы не изучили их насиженных мест, пока, как говорят, не приноровились к месту и повадкам птицы. Затем все пошло хорошо, и в орнитологическую коллекцию экспедиции поступило несколько экземпляров весьма интересной птицы.

Проведя два дня в горах, я лично должен был возвратиться на главный бивак, где меня ожидали всякаго рода неотложные занятия и, между прочим, очередные астрономические наблюдения. Спутникам моим было поставлено задачей продолжение исследования Дунду-сайхана по части сборов образцов геологических, ботанических и зоологических.

В урочище Улан-булык жизнь текла по-прежнему: кто занимался починкой одежды, обуви, кто стиркой белья, а кто консервировал мясо – необходимый запас продовольствия на пустынные переходы. Сам я по возвращении на бивак тотчас занялся, кроме указанных наблюдений, еще и просушкой растений и приготовлением последней официальной почты на родину. Предстояло написать в Географическое общество, Академию наук, Генеральный штаб и моему московскому другу-географу профессору Дмитрию Николаевичу Анучину, также крепившему дух мой в тяжелые минуты путешествия в Центральной Азии.

В непрерывном труде дни текли быстро, и только когда однажды на бивак неожиданно прискакал гонец из Урги с корреспонденцией, когда на нас, азиатских отшельников, повеяло вновь родным и любимым, – только тогда мы вдруг почувствовали необыкновенное томление души. Время как будто остановилось в своем стремлении: часы и дни поползли медленно и нудно.

Среди многочисленных писем от научных учреждений, родных и друзей была также весточка от капитана Напалкова, в которой он сообщал весьма интересные сведения. «В начале июня, – писал топограф, – через Ургу по направлению Кобдо проследовала французская археологическая экспедиция с целью подробного ознакомления и исследования развалин городов Чжунгарии и Восточного Туркестана». Внимание и интерес научного мира к седой старине бассейнов Улюнгура и Лобнора еще сильнее пробудились, и по проторенным русскими исследователями дорожкам более, нежели прежде, потянутся теперь путешественники других стран[354].

Тем временем отряд понемногу готовился в путь-дорогу. Наши караванные животные – верблюды и лошади, отдохнув и подкрепившись на прекрасных пастбищах монастыря Байшинтэ, присоединились к экспедиции и только поджидали сигнала к выступлению.

Экскурсанты тоже возвратились из гор Дунду-сайхан и привезли с собою свыше ста разнородных видов растений, около двадцати экземпляров птиц, несколько шкурок грызунов и шкуру со скелетом горного козла.