Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото

По бокам каменистого русла, по которому наш караван углублялся в горы, отрадно зеленели изумрудные лужайки, увеличивавшиеся по мере подъема. Вскоре стали попадаться деревья-великаны хайлисы, стоявшие группами или в одиночку; на одном из таких великанов нами была добыта парочка красных вьюрков (Carpodacus pulcherrimus). В боковом ущелье Атун-худукэн-ама, в переводе «Ущелье водопоя лошадей» или «Вода, добываемая копытами табуна», мы действительно, заметили табун лошадей, мирно пасшийся вблизи ключевого источника. За хребтом продолжались мелкие разрушенные выходы гранитов и гнейсов.

В ночь на семнадцатое апреля разразилась буря, пришедшая с северо-запада и заставшая нас при пустынном колодце Цакэлдэктэ[113]-худук[114]. С прихода на стоянку мы поставили юрту под сенью могучих хайлисов, произраставших вдоль мелкого сухого русла. Некоторые из моих спутников занялись ловлей интересных мелких ящериц и откапыванием жуков-долгоносиков, которые все еще не следовали примеру Carabus’ов. Дневное, часовое, показание термометра дало +21,5°С; вечер был также очень приятный, и я с удовольствием некоторое время гулял по гранитным обнажениям. Устав в дороге, мы обычно после вечернего метеорологического наблюдения отходим ко сну. Скоро затихают последние разговоры. Позднее прочих умолкают монгольские голоса, и, наконец, весь бивак погружается в сон. Так было и при Цакэлдэктэ-худуке.

Но вдруг совершенно неожиданно, среди ночи меня разбудил сильный ветер, дувший мне прямо в голову и нахолодивший внутренность юрты. Оказывается, уже с полночи бушевал снежный шторм; но наша юрта, прикрепленная дежурным к ящикам и дереву, стояла крепко и хорошо защищала спящих, пока, наконец, наивысшим напряжением бури не поднялась войлочная дверь, впустившая холодную струю воздуха. По словам дежурного, при появлении бури порывы ветра были особенно сильными: камешки величиною в горошину неслись в воздухе и более острые из них пробивали полотно палатки. Участники экспедиции проснулись и уж до самого утра не сомкнули глаз. Юрта скрипела, стонала и дрожала под напором ветра; деревья тоскливо шумели; сквозь свист и завывание бури слышались слабые голоса монголов и стук молотка. Их палатку сорвало шквалом, и они теперь старались укрепить ее под защитой нашей юрты. Навстречу буре стоять было невозможно.

Наутро температура опустилась до –1,2°С; в воздухе продолжала нестись галька, смешанная со снегом, который местами навеял сугробики до двух футов [0,6 м] глубиною. К полудню снег перестал падать, его только переметало. Направление бури к вечеру сменилось на западное, и ее порывы стали стихать. Мельчайшая снежная пыль неслась почти не переставая и проникала в малейшие отверстия юрты, ровняя все, что было вокруг нас. Все мы забились по своим углам и, прикрывшись меховым одеянием, с грустью смотрели на снег, засыпавший пол, и столик-ящик, и ящик с хронометрами. По временам кто-нибудь из нас вставал и вычищал юрту, выбрасывая в значительном количестве накопившийся снег за дверь. В таком невеселом положении пришлось провести весь день семнадцатого апреля и часть ночи на восемнадцатое, когда температура упала до –7,0°С и буря, разбившись о западный склон Алашанского хребта, перешла в крепкий ветер.

Несчастные туземцы сильно пострадали от пустынного шторма. Недавно появившиеся на свет верблюжата, жеребята, телята, не говоря уже про барашков и козлят, частью погибли, а частью были искалечены. Ощипанные, остриженные и начавшие в Гоби рано линять взрослые верблюды тоже чувствовали себя неважно и жались под защиту наших жилищ. В Дын-юань-ине, как узнали впоследствии, поблекло все нежное: сирень отцвела в своем зародыше, мелкие прилетные пташки померзли.

Во время движения экспедиции восемнадцатого апреля мы встретили пару дроф, а затем над нашим караваном с страшной быстротою пронеслась стайка стрижей, направлявшихся к югу. Осторожные птицы торопились уйти от холода и снега, лежавшего повсюду на пути большими пятнами и портившего и без того тяжелую дорогу. Отражаясь от белой поверхности снега, солнечные лучи создавали необыкновенную яркость освещения, спасаясь от которой всем нам пришлось надеть очки, снабженные боковыми сетками.

Первое время за Цакэлдэктэ-худуком продолжались все те же выходы гранитов и гранито-гнейсов; на выдающихся гранях, в особенности в темносерых породах, замечалась полировка и сильный загар. Вскоре, затем, экспедиция вступила в обширную котловину, терявшуюся на горизонте; эта котловина была заполнена толщей хан-хайских осадков[115], образовавших размытые террасы. Среди последних, в урочище Цаган-булак протекали ключи, где вблизи болотца любили держаться кое-какие пернатые: турпаны, плиски, щеврицы, а по соседним пригоркам – хохлатые жаворонки (Galerida cristata Ieautungensis).