Тибетская экспедиция СС. Правда о тайном немецком проекте

Хотя тот факт, что подарки были приняты, не лишает нас надежды. Пока наши туземцы разбивали палатку, мы совершили первый осмотр местности. У палатки собралось множество любопытных. Мы сидели на спальных мешках, когда появился генерал и гражданский губернатор Кампа-Дзонга, который является ламой. Слуги ламы тут же ставят перед нами муку Чамбы,[88] вяленое мясо и яйца. Мы вскакиваем и низко кланяемся, пожимаем руки знатным тибетцам, — один словом ведем себя так, как будто бы мы старые друзья. Тибетцы во многом наивны и очень восприимчивы к подобным проявлениям дружбы. Их очень легко захватить врасплох, демонстрируя свою расположенность.

Без каких-либо промедлений оба эти правителя садятся рядом с нами на надувные матрасы и как дети начинают играть вентилями надувных подушек. Пока мы жуем мясо, они курят сигареты. Они являются самим радушием. По понятным причинам во время нашей первой беседы я вообще не упоминаю о продолжении нашей поезду в Доптру. Это очень щекотливый момент. А пока для серьезных опасений нет никаких поводов. Пока тибетцы настроены весьма дружественно. Когда мы прощаемся, то они приглашают нас в свою совместную резиденцию,[89] на ночной обед (в дословном переводе — «ночная еда»). Наша просьба сделать на этом мероприятии несколько фотоснимков со вспышкой весьма охотно приветствуеися.

Уже поздно вечером нас забирает большая толпа служителей культа. Они должны позаботиться о нашем благополучии, а потому ведут нас темной ночью по ухабистой дороге под руки.

Наш путь заканчивается у правительственного здания.

Там нас проводят через темные, пахнущие чем-то затхлым коридоры в большую гостиную, где перед картинами и статуэтками святых горит бесчисленное количество маленьких масляных ламп. От них идет уютный приглушенный свет. Некоторое время мы убиваем время, пока не появляются оба властителя. Они очень богато одеты. Вежливым жестом нам предлагают сесть на почтенные места. Все является настолько понятным, что не требуется никакого специального переводчика. Поначалу ведется непринужденная беседа. Но разговор идет на таком ломаном языке, что даже Кайзер Бахадур Тапа не всегда в состоянии понять, что говорят хозяева дома.

Поэтому волей-неволей все официальные вещи, которые мне кажутся наиболее важными, ему приходится озвучивать на придворном тибетском наречии.[90]

Все идет хорошо. Мы отпускаем хозяевам комплименты, а они говорят о религии и угощают нас воистину превосходным цангом — светлым тибетским ячменным пивом. В полумраке Краузе начинает хлопотать, чтобы снарядить свою фотокамеру. Но у него что-то не получается. Отказывает фотовспышка. Краузе отпускает сквозь зубы проклятия. Когда через несколько минут она все-таки заработала, то обстановка начинает накаляться. Вероятно, тибетцы боятся нас. Не исключено, что даже ненавидят, как «белых чертей». В любом случае, настроение уже испорчено. Гражданский губернатор сидит, как идол. Он взирает на нас с гневной гримасой. Она настолько выразительна, что не требуется никаких слов, чтобы понять его мысли. Ситуацию даже с большой натяжкой нельзя было назвать благоприятной, с каждой минутой она становилась все более критичной. Дело в том, что Краузе то ли случайно, то ли в силу своей демонической сущности, то ли под воздействием выпитого «цанга» (сам он придерживался именно такой версии) разбивает вдребезги ценную древнюю китайскую чашку. В силу стечения столь неблагоприятных обстоятельств мы вынуждены констатировать, что сегодня вряд ли удастся исправить ситуацию. По этой причине мы предпочитаем ретироваться настолько быстро, насколько было возможно в данной обстановке. Перед этим мы пытаемся убедить тибетцев, что очень благодарны им. Мы отвешиваем несколько поклонов. Спокойно вздохнуть нам удается только на улице, когда в лицо нам подул свежий ветер.

Я хочу избавить Краузе от мыслей, что именно он испортил этот вечер. Я говорю, что это было стечение обстоятельств. Но он сам, впрочем, как и я, не верит в это. Все слишком хорошо читалось по лицу властного губернатора. В палатке я говорю, что в силу плохой обстановки нам надо подкрепиться. Но по понятным причинам у Краузе плохой аппетит. Но оба мы спали исключительно крепко.