Тибетская экспедиция СС. Правда о тайном немецком проекте

Через час мы достигаем небольшого поселка Танга, где каждый человек, имея пять чувств и здравый рассудок, непременно разбил бы лагерь. Однако у нас нет ни разума, ни слуха, ни зрения. Трагедия начинается с того, что, не выдержав многочасовой езды, подо мной рухнула лошадь. Чтобы симфония степи стала более звучной, начинается сильный дождь. Теперь неприятности преследуют нас едва ли не каждую минуту. Караван разбредается. Мою лошадь за уздцы ведет Кайзер Бахадур Тапа. Неизбежным следствием этого является то, что наш переводчик сильно отстает и мы теряем его из виду почти на целый день.

Дождь усиливается. Я иду вперед сам и веду за собой людей. Я набросил на плечи прорезиненный плащ и двигаюсь навстречу отвесной, свинцово-черной стене непогоды. Я готов задать хороший темп, чтобы увлечь за собой остальных. Но это может длиться только до тех пор, пока все не теряются из виду. Время от времени раздается гром, который своими раскатами бежит по равнине и отражается где-то впереди от невидимых гор. В сумерках я вижу дикого гуся, крачку и травника.[92] Это единственные живые существа, которые предстают моему взгляду.

Становится все угрюмее и угрюмее. Без сомнения, мы приближаемся к какому-то болоту или большому озеру у Доптры, появление которого полевую руку я ожидаю уже несколько часов. Согласно нашей карте, мы должны были уже давно достигнуть его. Но в действительности оно находится совершенно в другом месте. Ни одна карта Тибета не может претендовать на исключительную точность! Пески и пустынные земли становятся мягче. Несмотря на то что на мне достаточно легкие ботинки, при каждом шаге я погружаюсь в грязь почти по самые лодыжки. Шквальный ветер бьет мне в лицо. Но я все еще надеюсь на лучшее. Ведь где-то в данной долине должен находиться этот трижды проклятый Доптра. Когда же он, в конце-то концов, появится? В какой-то момент мне кажется, что мы кружимся по кругу, настолько однообразным и унылым является ландшафт, окружающий меня. Несмотря на высокогорный воздух и полностью промокшую одежду, я чувствую себе свежим. Но вот только я не нахожу дорогу. Километр за километром я ступаю по зыбким пескам, туда, где до сих пор должна быть дорога, пролегающая между болот. Пытаюсь ориентироваться на болотные кочки, но напрасно. Только длинные ряды полос, заполненных водой, намекают, что здесь некогда была «дорога». Эти полосы мне напоминают рельсы, которые убегают до горизонта и теряются где-то вдали, сливаясь с дождливым небом. Когда пепельное хмурое небо омрачает все вокруг и свинцовые облака изливают километровые струи дождя на бесплодную землю, тогда по тибетским горным долинам сложно двигаться вперед. Этим миром правят бледные духи и жестокие мстительные демоны. Здесь свой смертельный танец танцует шторм и человек становится жертвой природных стихий. Когда видишь все это, то начинаешь ощущать себя лишь тенью, которая была отброшена в какой-то момент. Глаза видят лишь шторм, а уши слышат только пронзительное завывание ветра, но все эти ощущения укореняются в душе. И если спросить себя, как можно описать такое всемогущество, то не можешь дать на него ответ хотя бы в силу того, что на это не решается твоя душа.

Воистину я начинаю понимать жестких, как сама погода, краснокожих тибетцев, когда они описывают свою страну как оплот богов. Почти бессильные, мы, белые люди, пытаемся противостоять разгулу стихий, а трезвый европейский ученый непременно ошибется, когда попытается постигнуть эти края. То, что он сформулирует, будет всего лишь жалким людским творением. Это будет подобно жемчужине, утратившей свой притягательный блеск. Ни один живущий человек не сможет погрузиться на такие глубины, но, пожалуй, только художник может попробовать передать тень или отражение этого величия. В действительности надо изучать душу этой страны, но она так же мало постижима, как душа тибетца, сияющая тысячами мистических видений. В ней происходит неимоверная игра света и теней, это почти первобытная душа, которая могла появиться только в Тибете. Не случайно мистическое сияние Тибета тянет к себе представителей всех цивилизованных стран, а сама запретная страна воспринимается как нечто сверхъестественное, загадочное и демоническое.

В изобилии и разнообразии жизненных форм тропиков мне интересно как исследователю. Но если сравнивать многообразие тропической Азии с этой героической страной, то первая проигрывает. Местная природа тоже может дать очень многое исследователю, но гораздо больше она дает человеку, так как успеха ему придется мужественно добиваться здесь в одиночку.