Тибетский лабиринт

– Мелочи, знаете ли, губят чаще, чем крупные просчёты. Пендлтона тоже сгубила мелочь: он недооценил дилетанта, – Гюбнер в который раз почтительно поклонился Крыжановскому, после чего взглянул на часы. – Ого, сколько я у вас отнял времени своей болтовнёй! Но, герр профессор, прошу не обижаться, болтовню я начал лишь с одной целью – убедить вас впредь проявлять максимальную осторожность. Английская разведка – они, знаете ли, не болтают, они убивают! Они ни с кем не договариваются, а если и заключают договоры, то потом убивают все равно! Эти люди ни за что не оставят своей затеи, уж вы мне поверьте! Не вышло у одного, придёт другой. Даже если моя тибетская версия ошибочна, всё равно существует нечто такое, из-за чего на вас открыт сезон охоты. Гестапо, смею уверить, сделает всё возможное, но… пример Линакера убеждает, что не всегда удаётся надёжно присмотреть за человеком, когда на него положили глаз типы, подобные Пендлтону.

Гюбнер помог Крыжановскому надеть плащ и проводил в коридор. На прощание сказал с завистью:

– Не смею более задерживать – вас ждут.

Тут же Герману стала понятна причина зависти криминалдиректора. «Причина» эта, даром, что скромно сидела в уголке общей комнаты, всё равно умудрялась находиться в центре внимания окружающих. Более того, не вызывало сомнений, что, пока указанная «причина» пребывает здесь, в полиции защиты, агенты международного шпионажа могут чувствовать себя в Берлине совершенно безнаказанно, поскольку ни о какой осмысленной работе полицейских чинов речи идти не может – они попросту будут пялиться в одну точку, позабыв о служебном долге.

Та, что с улыбкой поднялась навстречу Крыжановскому, безусловно, заслуживала подобного внимания. Высокая, стройная с копной светлых волос и лучистыми синими глазами, она, казалось, воплощала в себе саму мечту. Матильда, Фредерика и Амалия в одном лице^[46], только почему-то одетая не в старинный кринолин^[47], а в современный брючный костюм.

– Герр Крыжановский! Как хорошо, что всё так удачно разъяснилось, – воскликнула девушка-мечта голосом, который вполне мог заставить любого мужчину признать грубоватый, в общем-то, немецкий язык самым мелодичным языком на планете. Говорила она быстро, отчего казалось, будто фразы волнами накатывают одна на другую. – Я – Ева Шмаймюллер, тибетолог, мы с вами коллеги. По поручению организационного комитета симпозиума должна была вас встретить, но, стыдно признаться, опоздала к прибытию поезда. Всего на пятнадцать минут, но и их хватило, чтоб эти полицейские грубияны завладели вами так, что не отнимешь. И моего отца, как назло, нет в Берлине, ато бы я показала этому идиоту Гюбнеру… Даже не знала, что предпринять, но, к счастью, всё закончилось, и вас выпустили. Бедный, бедный герр профессор, представляю, каково вам после того, что случилось! Знаете, когда у меня неприятности, я всегда говорю себе: Ева, сейчас же прекрати думать об этом, не то лицо покроется морщинами, а это самая худшая неприятность из всех возможных. А дальше беру и занимаюсь чем-нибудь отвлечённым и обязательно приятным, а о плохом даже не вспоминаю и, главное, ни с кем не разговариваю о проблемах. Верите, в большинстве случаев – уже на следующий день – мир видится в розовом свете. Попробуйте сами, а то на вас лица нет! А Германия на самом деле более гостеприимная страна, чем может показаться на первый взгляд: надеюсь, у меня получится это доказать.

Герман сглотнул комок в горле, каковой, по ощущениям представлял собой ни что иное, как собравшееся выскочить из груди сердце, и молча кивнул.

– Пойдёмте же, я отвезу вас в гостиницу, – красавица схватила профессора за руку и повлекла прочь столь энергично, что тот едва успел подхватить чемодан. Затхлый полицейский мирок проводил их тягостным многоголосым вздохом.

У крыльца присел, словно зверь перед прыжком, мощный «Хорьх»-кабриолет.

С неповторимым изяществом фройляйн Ева открыла дверцу, заняла водительское место и, лишь только Герман уселся рядом, машина рванула с места так, что пришлось придерживать рукой внезапно возжелавшую полёта шляпу.

Советскую делегацию с Поезда дружбы разместили в «Адлоне» – одном из лучших отелей Берлина. Что касается Германа, то для него оказался зарезервирован номер «люкс», в котором некогда останавливался великий Чарли Чаплин.

Ева Шмаймюллер терпеливо дождалась в гостиной, пока профессор привёл себя в порядок с дороги, а затем принялась, как и обещала, энергично доказывать немецкое гостеприимство – снова крепко схватив Германа за руку, потащила знакомить с достопримечательностями столицы Рейха.