Тибетский лабиринт

– Мне кажется, вокруг происходит какой-то ужасающий, вселенский обман. Обманывают все – Эрнст с его раздражающей секретностью, тибетский монах, и даже невежественный болван Унгефух пытается плести козни. А Каранихи! Ты посмотри, ведь у этого человека лицо игрока в покер – совершенно непроницаемое.

Слова девушки тяжким камнем легли на сердце Крыжановскому. Он ведь, о, будь неладны эти шпионские игры, обманывал тоже!

«Одно знаю точно: Лильке я Еву на съедение не отдам – убью ли гадину, или сам сдохну – неважно, но её не отдам».

Он завертел головой по сторонам, пытаясь обнаружить англичан – ведь Лилия грозилась не выпускать экспедицию из виду, но вокруг всё выглядело спокойно и безмятежно. Утро выдалось удивительно тихим и светлым, и намёка на вчерашний ливень не осталось – небо чистое и глубокое, а окружающие скалы, если и промокли насквозь, показывать не станут – не тот характер.

«Чего это я встревожился, какие к свиньям англичане, – вдруг напустился на себя Герман. – Да боннские монахи их ещё издали учуют, у этих ребят бдительность похлеще, чем у советской контрразведки. Так что, Герман Иванович, проклятая расшифровка, похоже, тебе последние мозги выела. Спокойнее следует быть, и хладнокровнее, товарищ Крыжановский, как-никак – истинный ариец».

Между тем, монахи вели немцев всё глубже и глубже в горы. Наконец достигли небольшого и уединённого плато, откуда великолепно просматривалась местность. Шеффер велел ставить палатки.

– Зачем это? – удивился Крыжановский.

– Ночью отправим гонцов в монастыри, а самим, возможно, придётся застрять здесь ещё на день-другой, – разъяснил своё решение начальник экспедиции. – Я должен удостовериться, что нас никто не преследует – слишком многое поставлено на карту. Германия и фюрер…

Далее Шеффер взялся излагать прежнюю идею, однако в новой, изрядно расширенной редакции. Герман его не слушал, а пережёвывал собственную умственную жвачку – кто, в конце концов, возьмёт верх в битве за Шамбалу: Аненербе, Интеллидженс сервис или НКВД в его собственном лице?

Вдруг послышался взволнованный голос Краузе:

– Предлагаю перед расставанием сфотографироваться для истории! Быть может, когда-нибудь этот снимок займёт почётное место в самом грандиозном музее Рейха. А озаглавят его так: «Отважные покорители тайн Древнего Тибета»

– Покорители тайн?! – рассмеялся Шеффер. – Хорошо сказано, дружище! Я не возражаю.

Идея понравилась всем, кроме Евы, которая фотографироваться отказалась наотрез, заявив, что перенесённые в пути лишения дурно сказались на её внешности, и она не желает сохранять для истории это досадное обстоятельство.

– Тогда, фройляйн, осмелюсь попросить, чтобы вы заменили меня за аппаратом, – обрадовался Краузе. – Я хоть и зарос бородой, но она меня совсем не портит.

Мужская часть экспедиции, не сговариваясь, принялась теребить себя за подбородки. Оказалось, один Герман сохранил верность бритве, остальные демонстрировали различную степень бородатости. Впрочем, все очень быстро пришли к решению, что для истории сие совершенно неважно, и отказываться от фотографирования никто не стал.

В съёмке также пригласили принять участие тибетского друга агпу и незаменимого переводчика Каранихи. Пёс Сахарок, который ни на шаг не отходил от Германа, попал в кадр незваным.

К вечеру многолюдный лагерь экспедиции на горном плато опустел наполовину. Ушёл злой дух и гонитель мирных тибетцев – антрополог Беггер. Ушёл занятный и доброжелательный Краузе, успевший напоследок рассказать Герману о своей великой мечте – из отснятых материалов смонтировать фильм и назвать его «Тайны Тибета»^[100]. За ними последовал странный господин Каранихи, которому приказали состоять переводчиком при парочке учёных-радистов – видимо, Шеффер, не до конца доверяя индусу, не желал брать его к лабиринту. Ушла четвёрка нелюдимых и сдержанных на эмоции солдат Унгефуха, чьи имена Герман продолжал путать до самого расставания. Ушла большая часть бонских монахов, чей вид и поведение скорее напоминали воинов, нежели священнослужителей. Остальные путешественники ещё три дня оставались на месте – сидели тихо, еду готовили на спиртовках, ибо Шеффер категорически запретил разводить костры. Оставшиеся монахи вообще не испытывали нужды в огне, питались исключительно ячменными сухарями, запивая их ячменным же пивом. Днём большая часть бонцев пропадала в горах – монахи вели патрулирование местности. Прирождённый охотник Эрнст Шеффер прекрасно изучил повадки зверей и умел таиться.

Вынужденная передышка привнесла в жизнь Германа и Евы счастье – здесь, в высокогорном палаточном лагере между ними произошло то, что отодвинуло на второй план все остальные помыслы. Обоих буквально бросило навстречу друг другу, как это иногда бывает, когда наполнявшая душу страсть перельётся через край. Три ночи подряд Ева украдкой приходила в палатку Крыжановского. Три ночи счастья! Последнюю, впрочем, у влюблённых частично отнял Шеффер, который ввалился около четырёх утра и объявил, что пора сниматься. Больше он ничего не сказал, хотя картину увидал избыточно красноречивую.