Тибетский лабиринт (новая версия)

Калькутта предстала немного не такой, как изображено в рекламных проспектах индийского экспресса: зной и удушливый смрад заставляют непривычного к таким вещам европейца желать поскорее добраться до гостиницы или куда он там направлялся. Но не тут-то было – по запруженным улицам машина плетется со скоростью пешехода, вдобавок, встречные шудры[64] норовят заглянуть в салон. Правда, как ни глупо смотрятся пять человек, скрюченных в крохотной кабине, никто из прохожих не смеется. Возможно, сам по себе автомобиль настолько поднимает статус едущего в нем, что…

– Смотрите, там йоги! – радостно воскликнула Ева.

Действительно, по краям улицы юлами-переростками вертятся хатха-йоги[65], то складываясь в какую-то причудливую гимнастическую мозаику, то снова принимая человеческий облик. Рядом с ними – факиры, разинув рот, демонстрируют искусство глотания шпаг или горящих факелов, иные зачаровывают беззубых змей. И на всю улицу кричит зазывала, обещая обезьяньи бои – дешево!

Автомобиль миновал ряд деревянных клеток. В них – не диковинная живность, а ярко одетые женщины.

– Кто это? – снова вскрикнула Ева, но теперь в её голосе звучал ужас.

– Проститутки, – последовал спокойный ответ Каранихи. – Шлюхи. Но пусть несравненная мэм-саиб, чья красота сравнима лишь с обликом божественной коровы, не оскверняет свой взор столь недостойным зрелищем.

– Не правда ли, весьма поэтично сказано, – захохотал Шеффер. – Между тем, сравнение с коровой, которую в Индии почитают священным животным, есть ни что иное как изысканный комплимент.

Каранаихи учтиво и с достоинством поклонился, а Ева недовольно надула губки.

Люди почтительно пропускали автомобиль, который в Европе имел бы весьма непрезентабельный вид, но здесь, на фоне нищеты рабочих кварталов всё же выглядел сущей колесницей богов. Наконец за окном показались европейские дома, и водитель увеличил скорость.

Кварталы вайшьев[66] менее людны и более опрятны. Куда-то пропали назойливые мухи, а задувающий в водительское окно ветер прогнал прежнее зловоние. Из-за зданий, будто кокетничающий старый греховодник, то и дело выглядывает и снова прячется трехвековой Форт-Уильям, день основания которого положил начало Калькутте – самому восточному порту Индии. «Мотор» торжественно въезжает на главную улицу города – отсюда крепость видна в самом выгодном ракурсе.

Открывшийся простор побуждает водителя дать волю престарелому механическому скакуну, и тот, надсадно воя, набирает сумасшедшую скорость, сопровождаемую ужасной тряской.

– Он так водит, словно живет девять жизней! – возмущается Эрнст Шеффер. – Что улыбаешься, Герман?

Тот пояснил:

– Индусы действительно полагают, будто живут много жизней. Не девять, а гораздо больше – вера такая. Ну и, наверное, поэтому не считают необходимым осторожничать за рулем.

И снова по сторонам встают стены низких лачуг, и опять бурлит человеческое море. К счастью, вскоре путешественники достигли конечной цели – въезда в порт.

У проходной – пара сонных английских солдат, которые никак не реагируют на пешеходов, зато задерживают любой транспорт. Из-за этого перед воротами столпилась череда повозок с затесавшимся среди них стареньким грузовиком – очевидно, ровесником века.

– Приехали, – проворчал Шеффер, выбираясь из машины. – Ну, да делать нечего – придётся идти пешком: необходимо проверить, как обстоят дела с нашим экспедиционным оборудованием. Герман, пойдемте, посмотрим.

– Правда, жарьтесь сами, – обрадовалась Ева и тут же приступила к переводчику. – Мистер Каранихи, я хочу есть! Сжальтесь над дамой, подскажите – где поблизости можно перекусить без риска для здоровья? Или это секрет? Вас нужно пытать?

На территории порта плотно жмутся складские ангары, а проулки между ними, как, впрочем, и весь остальной город, заполнены человеческим сбродом. Проходимцы разных мастей снуют взад-вперед, неприятно прощупывая взглядом встречных иностранцев.

Европейские одежды бросились Герману в глаза ещё издали – они как бы отвоевали у толпы местных жителей небольшой островок на ближайшем причале, к которому с одной стороны привалилась чёрная китовая туша большого парохода. Шеффер припустил туда чуть ли не бегом, и Герману тоже пришлось ускорить шаг. Из-под его ног, рыча, как собака, взвилась и лениво плюхнулась в море толстая чайка. При этом над маслянистой водной поверхностью поднялся рой насекомых.

Среди группы европейцев возвышалась громадная фигура в летней военной форме и с коротко остриженными белёсыми волосами. Увидав приближающегося Шеффера, гигант двинулся навстречу – железные набойки солдатских сапог загрохотали по деревянному настилу. В двух шагах от руководителя экспедиции он остановился, щёлкнул каблуками и дёрнул подбородком.

– Оберштурмфюрер, – голос исполина, неожиданно женственный, совершенно не вязался с внушительной внешностью.

– Рад видеть вас в добром здравии, гауптшарфюрер[67]! – ответил Шеффер, – Герман, это Сигрид Унгефух, личный поверенный доктора Гильшера! Прошу любить и жаловать!