Тигана

На переполненной площади перед дворцом Сандрени в то утро она стояла совершенно неподвижно, слушая чистый голос, взмывающий ввысь из внутреннего двора в тишине, неестественной среди такого количества людей. Голос, оплакивающий смерть Адаона среди кедров Тригии так жалобно, так сладко, что Алаис боялась заплакать. Она тогда закрыла глаза.

А потом была изумлена и горда, когда Ровиго небрежно сказал ей и матери, что накануне выпивал с одним из певцов, отпевавших герцога. И даже пригласил этого молодого человека в гости, сказал он, и предложил познакомиться с его четырьмя дурнушками-дочерьми. Поддразнивание совсем не рассердило Алаис. Она бы почувствовала, что что-то не так, если бы Ровиго отозвался о них как-то иначе. Ни она сама, ни ее сестры ни капли не сомневались в отцовской любви. Им достаточно было лишь заглянуть ему в глаза.

Поздно ночью по дороге домой, уже сильно встревоженная громовым топотом барбадиорских солдат, которым они уступили дорогу у городских стен, Алаис очень испугалась, когда из темноты у ворот их окликнул чей-то голос.

Потом, когда отец ответил и она постепенно поняла, кто это, Алаис испугалась, что у нее остановится сердце от волнения. И почувствовала, как предательский румянец заливает щеки.

Когда стало ясно, что музыканты собираются зайти к ним в дом, ей потребовалось героическое усилие, чтобы вернуть самообладание и выражение лица, подобающие взрослой воспитанной девушке.

Внутри дома стало легче, потому что, как только двое гостей-мужчин переступили порог, Селвена, вполне предсказуемо, бросилась флиртовать с ними как ненормальная. Это поведение было столь прозрачным для старшей сестры и привело ее в такое смущение, что Алаис стала с привычной отстраненностью наблюдать за происходящим. Селвена почти всегда в том году засыпала в слезах, потому что было похоже, что она не выйдет замуж до своего восемнадцатилетия, ожидающегося весной.

Дэвин, певец, был ниже ростом и выглядел моложе, чем она ожидала. Но у него было подтянутое и гибкое тело, легкая улыбка и быстрые умные глаза под золотисто-каштановыми волосами, завитками спускавшимися до середины ушей. Она ожидала, что он окажется заносчивым или претенциозным, несмотря на то, что рассказывал отец, но ничего подобного Алаис не заметила.

Второй мужчина, Алессан, был старше лет на пятнадцать, если не больше. Его черные спутанные волосы преждевременно поседели, вернее, посеребрились на висках. У него было худое выразительное лицо, очень чистые серые глаза и широкий рот. Он сперва немного пугал ее, хотя легко шутил с отцом с самого начала и именно так, как больше всего нравилось Ровиго.

Возможно, дело именно в этом, подумала Алаис: немногие из знакомых ей людей могли соперничать с отцом в шутках или еще в чем-нибудь. А черноволосому мужчине с умным насмешливым лицом это, казалось, удавалось без всяких усилий. Она задавалась вопросом – хотя и понимала, что эта мысль немного высокомерна, – как подобное удается тригийскому музыканту. С другой стороны, размышляла она, ей слишком мало известно о музыкантах вообще.

Еще большее любопытство вызывала женщина. Алаис находила Катриану очень красивой. При ее высоком росте и поразительно голубых глазах под пламенеющими волосами – словно в комнате зажгли второй камин – она заставила Алаис чувствовать себя маленькой, бледной и слабой. Странным образом, в сочетании с возмутительным флиртом Селвены это не расстроило ее, а, наоборот, заставило расслабиться: в подобных соревнованиях она просто не собиралась участвовать. Пристально наблюдая, она увидела, что Катриана заметила, как Селвена нежно распростерлась у ног Дэвина, и перехватила ироническую усмешку рыжей певицы, адресованную товарищу.

Алаис решила уйти на кухню. Матери и Менке может понадобиться ее помощь. Аликс бросила на нее быстрый задумчивый взгляд, когда она вошла, но ничего не сказала.

Они быстро собрали ужин. Вернувшись в гостиную, Алаис помогала у буфета, потом слушала и наблюдала со своего любимого места у очага. Позже у нее появилась причина благословить бесстыдство Селвены. Никто из них и не подумал бы попросить гостей спеть.

На этот раз она могла видеть певцов, поэтому не закрывала глаз. Один раз, ближе к концу, Дэвин пел, глядя прямо на нее, и Алаис залилась ярким румянцем, но заставила себя не отводить взгляда. Во время второй части этой последней песни об Эанне, дающей имена звездам, она поймала себя на том, что ее мысли бегут по непривычному для нее руслу. О подобных вещах все время рассуждала Селвена по ночам, в подробностях. Алаис надеялась, что ее румянец объяснят жаром от очага.

Одна вещь ее все же заинтересовала, поскольку она большую часть жизни наблюдала за людьми. Что-то было между Дэвином и Катрианой, но определенно не любовь, и даже не нежность, насколько она разбиралась в этих вещах. Время от времени они поглядывали друг на друга, обычно тогда, когда другой не знал об этом, и в этих взглядах было больше вызова, чем чего-либо еще. Она снова напомнила себе о том, что мир этих людей более далек от нее, чем она может себе представить.