«Тигр» охотится ночью

– Они и слово «счастье»-то, боюсь, не знают. Им вообще легче убить ребенка, чем позволить белому человеку приучить его к другому образу жизни. Иначе как они потом будут манипулировать ими? Манипулировать можно только темными, забитыми и неграмотными. А если умеет чистить зубы – значит, уже знает, что в мире есть что-то, что не похоже на его прежнюю жизнь. И не дай бог ему это понравится…

– У них тут подземный спортзал и какие-то классы, – встретил их сообщением Тоберман. – Они тут военную науку изучают. Оказывается, мы для них – всего лишь учебные объекты.

– А это что? – Том показал на ранцы, уже вытащенные из схрона и лежавшие сейчас на земле. – Похожи на наши, американские.

– Комплекты гражданской одежды и военного обмундирования, сэр, – пояснил тот. – Все новое. Еще нашли много мешков с рисом. Очень много.

– Ну вот, Джек, а ты хотел повернуть на базу, – попенял Том лейтенанту. – И они бы тут еще долго военной наукой занимались и мышцы качали. Коннорс! Весь рис и все ранцы с одеждой сжечь. Поставить датчики, сообщить координаты. Пусть и тут нанесут удар – не помешает.

В воздухе послышался какой-то странный звон. Все насторожились.

«Пули о стволы бьются», – первым сообразил Тоберман. И крикнул:

– Рассредоточиться! Залечь!

Наталья упала в траву. Через мгновение раздался скрежет, вой, вспышка.

– А-а-а!..

Она подняла голову. Рядовой Райт ворочался в луже собственной крови. Поползла к нему.

– Клайд, за мной! – Доползла, обхватила Райта за плечи, прижала к земле. – Тихо, тихо…

Обстрел усиливался. Противника видно не было: он скрывался в густом кустарнике. Поэтому американцы стреляли наугад, практически вслепую.

– Черт, мэм, хреновые у Райта дела, – изрек Стивен, взглянув на раненого.

– Вижу. Прямое попадание.

Минометная мина разворотила Райта от макушки до кончиков пальцев на ногах. Кровь текла отовсюду.

– В нем дырок сорок, не меньше, мэм, – сокрушался Стивен, разрезая обмундирование.

– Не отвлекайся. Вколи ему морфий.

– Я умираю, умираю… – Белые губы солдата едва заметно шевельнулись.

– Ничего, ничего, Майк, мы справимся, ты еще повоюешь… – Наталья осторожно промокнула салфеткой кровь на его лице. – Отнесите его подальше отсюда и ставьте капельницу, Стив. Где Марески?

– Уже здесь, мэм, – подполз второй санитар.

– Физраствор, потом кровезаменитель. И готовьте к эвакуации.

– Есть, мэм.

– Мэм, мэм, сюда! – за клубами зеленого дыма раздался голос Скрыпника. – Мэм, скорее!

– Иду!

Наталья двинулась на звук. Вдруг прямо перед ней заработал пулемет. Пулей выбило магазин из ее винтовки. Она вжалась в землю, но три пули пробили форму. Наталья почувствовала нестерпимую боль. Превозмогая ее изо всех сил, заставила себя приподняться. Обнаружила, что лежит на лесной тропинке совершенно одна. Все остальное видимое глазу пространство было затянуто дымом. В этот момент поблизости громыхнул очередной взрыв. Яркая белая вспышка ослепила Наталью, и она снова рухнула в траву. Потом в воздухе что-то зашуршало. Наталья открыла глаза: точно в замедленной съемке, перед ней приземлилась чья-то нога в боевом ботинке. Приземлилась и встала ровненько, прямо перед носом. Наталья отшатнулась. Теряя сознание, услышала, как кто-то кричит рядом:

– Док! Дока ранило! Сюда! Сюда! Дока ранило!

Ей показалось, что она узнала голос Скрыпника. Дальше наступила темнота.

55

Наталья очнулась в госпитале. И тут же на фоне окна, как в белой раме, увидела лицо Джилл. Та склонилась на ней, поверх зеленой формы был накинут белый халат, лицо выглядело встревоженным, бледным.

– Мама, мама, она пришла в себя! – радостно вскричала Джилл. – Наконец-то, Нэт! Боже, как я за тебя боялась… – Она пожала пальцы Натальи, поцеловала в щеку, в лоб. – Я так рада! Так рада, Нэт!

Наталья хотела улыбнуться и поцеловать ее в ответ, но губы не слушались. Все тело тоже было словно чужим. Вдруг лицо Джилл растаяло, и вместо него она увидела оторванную ногу в боевом ботинке…

– Пришла в себя? Замечательно! – к постели Натальи подошла Маренн. – Как ты себя чувствуешь, девочка моя?

Джилл подвинулась, и Маренн села рядом, взяла Наталью за руку. Та смотрела на нее в упор, напряженно, в ее расширенных после обилия вколотых лекарств темно-зеленых зрачках отчетливо читалось отчаяние.

– Мама, – проговорила она скованно, ибо язык и губы плохо слушались ее, – скажи мне правду. У меня все цело? Нога цела? Я ее не чувствую.

– Все у тебя цело, родная, успокойся! Все три пули прошли по касательной. Крови, правда, много потеряла, но повреждения, слава богу, оказались несерьезными. А ногу ты не чувствуешь потому, что наркоз еще не полностью отошел. Мышечная активность пока подавлена, импульсы ослаблены. Это пройдет, ты знаешь.

«А что, если это нога Тома приземлилась тогда передо мной?» Наталья почувствовала, как по телу пробежал озноб.

– Мама, из нашего отряда ногу кому-нибудь оторвало?

– Да, поступил к нам такой раненый.

– Как его фамилия?

– Джон Милл. А что?

– Это пулеметчик из разведгруппы, – подавила Наталья вздох облегчения. – Они шли первыми… – И снова тревожно взглянула на Марен: – А Том? Том жив?!