«Тигр» охотится ночью

– Я рада видеть вас, капитан, – скажет она своим певучим, мелодичным голосом. – Я уже написала о вас Джилл. Она тоже хочет познакомиться с вами. И Пауль…

– О чем задумалась, док? – тронул Наталью за плечо Роджерс. – Ты как будто здесь и одновременно – далеко.

Не отрывая взгляда от пляшущих языков пламени костра, она медленно проговорила:

– Просто представила себе, как мы с тобой приедем в Сайгон и как мадам Мари примет нас…

– Думаешь, хорошо примет? – Том присел рядом и протянул ей банку печенья: – Угощайся, док.

– Не хочу, меня уже воротит от него. Слишком сладкое. – Наталья повернула голову к Тому, в ее светлых глазах отражались сполохи огня. – А примет хорошо, не сомневайся. Как же иначе?

– Нэт, а ты и вправду княжеская дочка? – неожиданно спросил он. – Твой отец был настоящим князем?

– Именно так, Том. Хотя мне и самой теперь это кажется иногда странным. В современной жизни моя родословная давно уже утратила свое изначальное значение, а когда-то была очень важной. Мой отец рос самым младшим в семье, после революции остался в России. Но его арестовали и расстреляли как врага народа. А мама умерла еще раньше. Я долго думала, что от болезни, но потом мне сказали, что ее отравили. Специально. Мы с сестрой Лизой остались на попечении нашей гувернантки Фру, она заменила нам мать. Лиза училась в консерватории, хорошо играла на рояле. А я нигде и поучиться-то толком не успела: только окончила школу – грянула война. Сначала работала санитаркой в госпитале, потом – переводчицей. Фру с детства обучила нас с Лизой немецкому и французскому. Бывало, день говорим только по-немецки, а день – только по-французски. Чередовали, в общем, вот и пригодилось. Так переводчицей и дошла до Берлина. Сестра тоже воевала. У нее звание даже повыше, чем у меня, было, она капитан, как и ты. Несколько раз со спецзаданием в тыл немцев ходила, с партизанами и подпольщиками диверсии устраивала…

Том молчал, внимательно случшая рассказ Натальи и тоже глядя на огонь.

– Какое-то время после взятия Берлина мы с ней оставались с нашими войсками в Германии, а потом вернулись домой. – Наталья грустно усмехнулась: – Надеялись, что на родине учтут наши заслуги, ведь у нас обеих к тому времени и ордена, и грамоты были, надеялись, что отстанут от нас наконец, позволят жить спокойно. Не тут-то было! Все только еще круче закрутилось. Всех Лизиных товарищей по подполью уничтожили, руководителя группы расстреляли, а его заместителя сослали в лагерь. Какая-то крупная партийная шишка настучала, что якобы они не диверсии проводили, а с немцами сотрудничали. Интересно, а кто же тогда диверсии в то же самое время устраивал? Полицаи? Словом, закрутилась карательная машина по новой. Еле ноги унесли. Лизин старый товарищ помог. Он сам из спецслужб был, а его брат в одной с Лизой группе состоял. Погиб, правда… Брат же его помог нам бежать, чтобы было потом кому против коммунистов-преступников свидетельствовать. Так благодаря ему живы и остались. Фру теперь в Лионе живет, у своих родственников, она же француженка родом. Хотя всю сознательную жизнь в России прожила. А Лиза… – Она снова вздохнула. – Три года назад Лиза вернулась в Россию. Не знаю, что с ней там сейчас и как, переживаю. Писем не пишет, а может быть, их просто не пропускают. Жива ли? Ни весточки, ни словечка…

– А зачем вернулась-то? – спросил Том. – Соскучилась, что ли?

– Не думаю. Просто она в Германии какие-то документы нашла, подтверждающие, что ее товарищи были невиновны, вот и поехала, чтобы реабилитировать их. Но вряд ли у нее что-нибудь получится. У коммунистов система такая: они друг за друга горой стоят, своих не сдают. Лучше уж сами потом придушат тихонько, согласно энкавэдэшной этике. Так я и осталась за границей одна, без сестры. Впрочем, Лиза с самого начала со мной у мадам Мари не жила. Она в основном в Германии обитала, всё эти оправдательные документы искала. Нашла. Не знаю вот только, на счастье или на беду себе. И так, наверное, уже и не узнаю никогда. Проклятая страна! Ни увидеться с родственниками, ни письма отправить, каждый шаг под контролем!

– Вот и Вьетконг такой же жизни пожелал, – хмыкнул Роджерс.