Тигр скал

Бывают в жизни минуты, когда ты не принадлежишь себе. Создавшееся положение заставляет действовать разуму вопреки.

Я на стене. Опасное место. Гладкая поверхность не дает никакой возможности вбить крючья. Эх, где наши шлямбуры!

...Всплыло, всплыло видение из другой его жизни — праздник Джгвиби...

Бесчисленные снежки со свистом рассекают воздух... Они безжалостно колотят по спине, обжигают шею, эти мерзлые, плотно скатанные комья снега... Он продолжа­ет лезть выше... извиваясь змеей, захватывая силь­ными ногами столб, сжимая его, как клещами, выпрям­ляется разом и поднимается еще немного... Еще один рывок, еще одно усилие!.. Ликующие крики, восторг зрителей... Лагамцы торжествуют победу... Махвши подходит к Минаану... заставляет его обернуться и по­смотреть на девушек, что стоят под церковной стеной, жмутся друг к другу и лукаво пересмеиваются, при­крываясь концами головных платков. Одна из них — Кати Барлиани...

(Теперь Кати ждет его дома, ждет возвращения с победой...)

...Вот и камень саджилдао. Вокруг него собрались сельские палаваны, поочередно подходят к саджилдао, впиваются пальцами в его горловину, приподнимают — кто сколько может. На их напряженных шеях набухают жилы...

И вот произошло еще одно — после Ушбы — чудо: я на «верблюжьем горбу»! Когда я глянул оттуда вниз, у меня чуть не закружилась голова. Слава, ошелом­ленный, машет рукой — отойди от края, ты сошел с ума!

Я вбил крюк, продел веревку и спустил ее вниз. Поднялся Слава. Переведя дух, он спросил:

— Как ты забрался сюда?

— Сам не знаю!.. Каким-то чудом... Слава качает головой, смеется.

— А хорошая стена! — говорю я.— Умеешь ла­зать — пройдешь! Французы правы: . Гран-Жорас — самая интересная стена во Франции. А ты какого мнения?

Слава улыбается, кивает в знак согласия, и мы про­должаем путь.

Тысячу двести метров одолели ползком. В пять часов вечера мы на вершине. Всего на восхождение затрачено тринадцать часов. В эти тринадцать часов входило и то время, которое ушло на не зависящие от нас остановки.

Спускаемся по южной стене, на итальянскую сто­рону.

У основания стены замечаем хижину. Оттуда, из хижины, доносятся аппетитные запахи, которые бук­вально кружат нам головы. Из хижины выходит хозяин и гостеприимно приглашает войти. Но у нас ни гроша: ни французских, ни тем более итальянских денег с собой нет, а тут тебе не грузинский духан старых времен, где духанщик поверит в долг, до следующего раза. И мы уходим, покинув пределы, столь соблазнительные. Воз­можно, хозяин хижины наперед знал, что в карманах альпинистов ему ничего не найти, возможно, и пригла­шал нас, не надеясь на плату,— к тому же он был горец, о чем совершенно недвусмысленно говорило его загорелое и обветренное худощавое лицо.

***

...С вершины Гадил-Башкара спускались трое, все трое в изнеможении, из последних сил. Над самой пропастью они остановились, внимательно изучая гро­моздившиеся вокруг скалы. Ничего утешительного! Ста­ло ясно, что они сбились с пути. Гребень, по которому они пошли, уходил вертикальными скалами куда-то в бездну. Возвращаться не имело смысла — их силы ис­сякли бы, прежде чем они добрались бы до середины пути, а оставаться здесь, на этой площадке, тоже было бессмысленно — пронизывающий холод уже давал себя знать, необходимо было двигаться, действовать, необ­ходимо было рисковать.

Они вбили крюк, пропустили веревку и спустили ее вниз — может, достанет до ближайшей площадки. Пер­вым стал спускаться руководитель группы Юрий Борухович. «Еще немного — и мы будем спасены... еще немного...» — с надеждой думали люди, висевшие на одной короткой веревке. Но их надеждам не суждено было сбыться — веревка кончилась, когда они были на полпути к площадке. До ближайшего выступа, на кото­рый можно ступить одной ногой, оставалось метров пятьдесят. Снова встала проблема возвращения. Но сама мысль об этом была нереальной: ни у кого не хватило бы на это сил. А земля тем временем начала как-то странно раскачиваться, волноваться, словно зыби морские, она отходила куда-то вдаль, и тем более желанными становились города и деревни, реки, леса... и люди, люди, тепло и голос людской. Они, эти трое на одной веревке, повисли, точно сосульки, застывшие, заледеневшие, и, подобно сосулькам, ломались и разби­вались вдребезги их надежды. Один день, два, три... четыре дня... Как вывешенное для просушки белье, ко­лышет их ветер, и они, закрыв глаза,ждут конца, который подступает все ближе. Они дрожали от холода, голода и страха. Все имеет предел!.. Смерть в горах прекрасна, где же она!..

И вдруг донесся какой-то звук... человеческий го­лос... забытый, желанный, светлый и лучезарный чело­веческий голос!.. Кто-то кричал:

— Не бойтесь, мы здесь!.. Держитесь, мы идем к вам!..

Они открывают глаза и обводят затуманенным взо­ром громоздящиеся под ними немые массивы. «Ну, конечно, галлюцинация... Проклятая галлюцинация!»

Но тот же голос повторяет несколько раз:

— Мы здесь, здесь! Мы идем к вам!