Тигр! Тигр!

При таком его настроении ученикам еще сильно повезло, что он их распустил, а не устроил экзамен и не повыносил всех до единого.

Профессора беспокоил Джеймс Джеймс Моррисон Моррисон, которому было уже больше двух лет, а он все еще не умел говорить на человеческом языке и даже ходить. Не в силах отделаться от смутного чувства вины и желая разобраться в своих чувствах, Белый Крыс пошел на берег утиного пруда.

— Вот я и один, — сказал он себе.

Подплывших из любопытства диких уток он начисто игнорировал. Любому известно, что эти несчастные кряквы абсолютно неспособны воспринимать драматические монологи.

— Мудрость не скована жесткими рамками, она ласковым дождем падает на нас с небес, и кто мы такие, сосуды скудельные, чтобы противиться ангелам? Я только и хочу, Джеймс, чтобы ты меня помнил. Этот день называется День отца. Тот, кто проживет его, будет ежегодно давать пир своим соседям. Старики забывают, но не лучше ли безропотно сносить пращи и стрелы безжалостной судьбы?

И он завел нечто среднее между ворчанием и песней:

Там, где катит свои воды старый Раритен,
Будет вечно стоять наш Раттерс.
Ведь он стоял там до потопа и стоит теперь —
Там, где катит свои воды старый Раритен.

Заметно воспрянув духом, Профессор вернулся в Большую красную школу и начал готовиться к первой лекции по новой математике.

— Ноль, — сказал он себе — Один. Десять. Одиннадцать. Сто. Сто один.

Это он считал в двоичной арифметике.

Тем временем Джеймс Джеймс Моррисон Моррисон закончил свой ланч (салат из курицы, ломтик хлеба с маслом, апельсиновый сок и молоко) и находился на втором этаже у себя в постели, вроде бы погруженный в дремоту, но в действительности беседуя с принцессой, удобно пристроившейся у него на груди.

— Я люблю тебя, — сказал Джеймс, — но ты считаешь это само собой разумеющимся. Все вы, женщины, одинаковы.

— Это потому, Джеймс, что ты любишь все подряд.

— А разве не так следует поступать?

— Конечно же нет. Разумеется, каждый должен любить меня, но уж никак не все подряд. Это меня унижает.

— Принцесса, а ты действительно бурмесская принцесса?

— Ты вроде бы говорил, что любишь меня.

— Но я случайно узнал, что ты родилась в Бруклине.

— Политика, Джеймс, политика. Папа, который служил адмиралом, был вынужден бежать. Он едва успел закинуть в сумку несколько рубинов и через какие-то часы оказался в Бруклине.

— Но почему же именно Бруклин?

— Самолет был захвачен террористами.

— А что такое рубин?

— Спроси у своего Профессора, — отрезала принцесса.

— Ага! Ревнуешь. Ревнуешь. Я знал, что поймаю тебя.

— Так кто же кого считает само собой разумеющимся?

— Я. Сдвинься с горла, принцесса, я совсем не могу дышать.

— Ты мужская шовинистическая свинья, — сказала принцесса, неохотно подвигаясь, — Я для тебя не более чем сексуальный символ.

— Слушай, а почему бы тебе не вступить в мисслеггорновское движение «Свободу курицам»?

— Мне, сэр? Да что у меня общего с курицами?

— Я заметил, что ты прекрасно расправилась с моим куриным салатом. И не притворяйся, пожалуйста, что не понимаешь, о чем я. Я видел тебя на столе, когда мама загружала посудомойку. Мне показалось, что майонез совершенно кошмарный.

— Ну что ты хочешь, магазинный.

— А ты не могла бы научить маму готовить домашний майонез?

— Я, сэр? Да что у меня общего с этими кухнями? Я оставляю их прислуге.

— Ага! Еще раз поймал.

— Я ненавижу тебя, — сказала принцесса. — Ты мне отвратителен.

— Ты любишь меня, — убежденно сказал Джеймс Джеймс, — Ты любишь меня, и никуда тебе от этого не деться. Ты вся в моей власти.

— А есть в этом красном сарае другие кошки?

— Нет, — рассмеялся Джеймс. — Ты единственная и неповторимая принцесса Красной горки.

И тут снаружи донеслись непонятный шум, визги и рявканье.

— Что там такое? — воскликнул Джеймс.

Принцесса в два прыжка вскочила на подоконник и тут же вернулась.

— Да просто две бродячие собаки играют с Джорджем Сурком, — доложила она безразличным голосом. — Так что ты там говорил насчет меня…

— Играют? Судя по звуку, это не очень похоже на игру. Я лучше схожу взгляну сам.

— Джеймс, ты же не можешь ходить.

— А вот сейчас пойду всем чертям назло.

Джеймс Джеймс завис над краем постели и шлепнулся на пол. Он ухватился за край кровати и кое-как встал. Затем, неуверенно пошатываясь, Джеймс подошел к окну.

— Они не играют. Джордж попал в серьезную переделку.

Цепляясь за стены и косяки, Джеймс выбрался из комнаты.

Лестницу он преодолел, садясь поочередно на каждую ступеньку, открыл дверь ударом головы и вот уже был на зеленой лужайке, шагая, качаясь, спотыкаясь, падая, снова вставая и тем не менее уверенно приближаясь к «несравненному изыскателю», которого рвали две большие тощие дворняги.