Тигр! Тигр!

Я совершил глупость. Я взялся за работу, не зная, куда она меня заведет. Не то чтоб это была уникальная для авторов глупость. У всех нас разные писательские техники, и все они годятся. Рекс Стаут говорил мне: «Ты, черт побери, прекрасно знаешь, как мы пишем. Вставляешь лист бумаги в машинку, печатаешь слово, потом следующее, и так до конца». Я ему не поверил, когда он утверждал, будто никогда ничего не планирует. Я до сих пор не верю, потому что мне самому нужно распланировать всё, пока я не сяду писать. Лишь недавно я узнал, что Стаут в действительности планировал произведения очень подробно, но держал планы в голове, никогда не записывая их. А мне приходится записывать.

Не всегда сюжет следует плану игры. В прошлом году я заканчивал роман и был уже так уверен в том, куда сюжет вырулит, что выбросил детальные заметки, сделанные перед началом работы, — они загромождали мое рабочее место. Потом перечитал финальный вариант, плод недель кропотливой работы, и понял, что ничего общего с набросками он не имеет. Он был хорошим, даже превосходным, но история, которую я намеревался рассказать, вышла из-под контроля и двинулась своим путем.

Когда-то мы с нашим общим наставником Робертом Хайнлайном судачили (авторы всегда судачат между собой обо всем подряд, от техник письма до любимой модели рабочего стола), и Роберт сказал: «Я начинаю с некоторых персонажей, устраиваю им проблемы, а когда они из этих передряг выпутываются, то и сказочке конец. К моменту, когда я четко слышу их голоса, проблемы уже обычно разрешились». Меня ошеломило это заявление: я сам даже приступить к работе не могу, не услышав, о чем говорят персонажи, а к этому моменту у них уже свобода воли, собственные идеи и занятия в комплекте.

Однако в рассказ, ставший затем «О времени и Третьей авеню», я вляпался без подготовки, в основном потому, что хотел использовать определенное место действия: обшарпанный бар «У П. Дж. Кларка» на Третьей авеню. Мы там собирались после повторных радиовыступлений, причем я так и не понял, почему именно там. В те дни по радио выступали сначала для Восточного побережья, а потом, спустя три часа, для Западного. Владельцы станций настаивали, что слушатели улавливают разницу между прямым эфиром и записью, предпочитая прямое выступление. Чушь собачья.