Через час Пауэлл прибыл домой. Он составил завещание, оплатил счета, подписал нужные документы и все устроил. В Гильдии царило отчаяние. В доме тоже воцарилось отчаяние: Мэри Нойес не замедлила прочесть его мысли, стоило ему появиться на пороге.
Мэри развернулась и взбежала по лестнице, оставляя по себе знакомый сенсорный мотив: снег / мята / тюльпаны / тафта… смешанный с ужасом и слезами. Пауэлл вздохнул, но улыбнулся, завидев наверху грациозную девочку-подростка, которая стала спускаться к нему с показной небрежностью. Она облачилась в платье и хранила выражение отрепетированного изумления. На полпути вниз она остановилась, позволяя ему оценить и позу, и платье.
– О! Это же мистер Пауэлл!
– Именно он. Доброе утро, Барбара.
– С чем пожаловали этим утром к нашему уютному очагу? – Она преодолела оставшиеся ступеньки, постукивая кончиками пальцев по перилам, и споткнулась на последней. – Ой! – взвизгнула она.
Пауэлл подхватил ее.
– Пам, – сказал он.
– Бим.
– Бам.
Она подняла на него взгляд:
– Стойте, пожалуйста, здесь, и не двигайтесь. Я снова спущусь по этой лестнице и даю клятву, что буду на сей раз безукоризненна.
– Спорим, что нет?
Она развернулась, взбежала обратно и снова встала в позу на верхней ступени лестницы.
– Дорогой мистер Пауэлл, какой ветреной девчонкой вы меня, должно быть, мните! – Она приступила к торжественному спуску. – Вам придется перерассмотреть свое мнение. Я больше не девчонка, какой была еще вчера. Я стала на целые эпохи старше. Отныне считайте меня взрослой.
Она успешно преодолела последнюю ступеньку и взглянула на Пауэлла:
– Перерассмотреть? Я правильно сказала?
– Предпочтительнее просто
– Я так и подумала, что вторая приставка лишняя. – Она вдруг рассмеялась, толкнула его в кресло, а сама плюхнулась на колени. Пауэлл застонал.
– Барбара, полегче. Ты стала на целые эпохи старше и на много фунтов тяжелее.
– Послушай, – сказала она, – а с чего это я себе в голову вбила, что… ты… мой отец?
– А что, я тебе в отцы не гожусь?
– Нет, ты скажи честно. Совсем-совсем честно.
– Конечно.
– Ты себя чувствуешь так, словно ты мне отец? Потому что я себя не чувствую так, словно я тебе дочь.
– Да? А как ты себя чувствуешь?
– Я первая спросила, ты первый отвечаешь.
– Я отношусь к тебе так, как мог бы относиться любящий и почтительный сын.
– Нет. Отвечай серьезно.
– Я дал обет испытывать исключительно сыновние чувства ко всем женщинам, покуда Вулкан не будет возвращен на заслуженное место в Содружестве Планет.
Она сердито разрумянилась и встала с его колен.
– Я же просила тебя, отвечай серьезно. Мне совет нужен. Но если ты…
– Прости, Барбара. Так что у тебя?
Она опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руку.
– Я вся какая-то перемешанная насчет тебя. – Она заглянула в его глаза с тревожной прямотой юности. – Ну, ты понимаешь.
После паузы он кивнул:
– Да. Я понимаю.
– И ты весь перемешанный насчет меня. Я знаю.
– Да, Барбара. Это так. Я весь перемешанный.
– А это неправильно?
Пауэлл встал с кресла и начал уныло мерить шагами гостиную.
– Нет, Барбара, это не то чтобы неправильно. Не… вовремя.
– Я хочу, чтоб ты мне объяснил.
– Объяснил?.. Да, лучше объяснить. Я… Вот что, Барбара. Мы двое на самом деле – четыре разных человека. Ты двойная, я двойной.
– Как так?
– Ты болела, дорогая. Пришлось тебя, говоря образно, превратить назад в ребенка и позволить снова вырасти. Вот почему ты двойная. Ты внутри взрослая Барбара, а снаружи девочка.
– А ты?
– Я состою из двух взрослых людей. Один из них – я… Пауэлл. Другой – член руководящего Совета Эспер-Гильдии.
– А что это такое?
– Нет смысла объяснять. Это часть меня, которая погружает меня в смешанные чувства… Господи, а может, это еще и моя ребяческая часть. Не знаю.
Она честно поразмыслила над услышанным и медленно произнесла:
– Я не чувствую к тебе того, что должна чувствовать дочь… а какая часть меня в этом виновата?
– Не знаю, Барбара.