— Но в нашем деле мозги важны не меньше кулаков. Слушай: между домами на Телеграф-роуд есть небольшая аллея, она ведет к дворам домов, что на другой стороне улицы от особняка Пэрриша. Я буду ждать там. Идите тихо, убедитесь, что за вами никто не следит. Когда доберетесь, я уже придумаю, что делать дальше.
— Я могу пообещать им, что придется драться?
— Если Пэрриш там, без драки не обойтись. Кучер!
Он отодвинул дощечку позади себя и приказал кучеру остановиться. Билл взглянул на вырисовывающиеся в темноте контуры больницы Бетлем.
— Да уж, бедлам, — произнес он. — До скорого, мистер Голдберг.
Он выскочил наружу и скрылся во мраке. Кеб направился дальше, в сторону Клэпхема.
Харриет ни разу не заплакала. Мужчина, державший ее, был злой. Он все время кричал на остальных, заставлял их выбегать из повозки и открывать какие-то двери, затем подхватил ее на руки, но неправильно, и ей было больно. Она пыталась вывернуться, но он держал ее слишком крепко. Харриет еще раз попробовала, но он тряханул ее и сказал что-то грубое, отчего она чуть не заплакала, но сдержалась, крепко зажмурив глаза и сжав губы.
Потом они оказались в каком-то доме, там были лестница и дверь. Мужчина посадил ее на кровать, и комната была темной, очень-очень темной. Потом он опять сказал что-то грубое, и дверь закрылась. Девочка осталась одна в полной тьме.
Похитители не знали, что с ней делать. Они вообще ничего не знали. Они даже не сняли с нее ботиночки.
А потом произошло то, чего она ждала, но ничего не могла с собой поделать: что-то теплое разлилось у нее под одеждой, промочив платье, пальто и постель, на которой она сидела; и тут Харриет поняла, что никто не придет помыть ее и что сменной одежды тоже нет, что больше никто ей не поможет, что она осталась одна на веки вечные, потому что мама потеряла ее.
Она затряслась всем своим маленьким тельцем и заплакала.
Мишлет гладил ее по голове. Он сбрызнул одеколоном свои руки, шею и грудь, и от этого сладковатого запаха ее начало мутить, но еще больше тошнило от его мерзких поцелуев.
— Он не спит? — прошептала Салли. — Поэтому мы не должны шуметь?
— Он спит очень чутко. Доктор прописал ему снотворное, но он все равно постоянно просыпается. У него сильные боли в спине. К тому же обезьяна его достает… Не думай о нем, Луиза.
— Бедняжка. Так его жаль. Как же он одевается? Как моется?
— Я помогаю ему. Во всем. Еще один слуга помогает мне поднять его, а все остальное делаю я.
— А что с ним случилось?
— Почему ты спрашиваешь? Не думай о нем, Луиза. Я-то ведь не парализован. И ты тоже. Смотри, как красиво ложится отблеск свечи на твою кожу… Вот. Дай поцелую твою ручку…
Что-то монотонное, будто глухой барабан, стучало в голове Салли. Ей казалось, она открыла какую-то тайну, какой-то секрет. В ней затаилось подозрение, о котором она не хотела думать, то, о чем она знала все это время, но боялась взглянуть правде в глаза… Салли чувствовала, что находится в поезде, в котором нет машиниста. Она дернула рычаг, локомотив стронулся с места, и теперь она не знала, где тормоза. Состав ехал все быстрее, и ей приходилось дергать все рычаги подряд, заставляя поезд лететь с еще большей скоростью, потому что даже крушение будет лучше, чем это неумолимое, безостановочное движение вперед…
Глаза Мишлета сверкали. Он витал где-то далеко. Заметив это, Салли впервые осознала, какой опасности себя подвергает, потому что поняла: Мишлет просто сумасшедший. Она задумалась, сможет ли в случае чего дотянуться до пистолета. Кстати, где он? Не дотянуться…
И тут из соседней комнаты раздался голос Цадика.
— Мишлет, иди сюда, — громко позвал он. Мишлета передернуло, он пришел в сознание, встал, протер глаза и надел халат, прежде чем открыть дверь в соседнюю комнату.
Салли лежала тихо и слышала, как Цадик сказал:
— Я не могу уснуть, Мишлет. Дай мне сигарету и налей бренди.
Слуга принялся выполнять его просьбу. Салли услышала, как чиркнула спичка, и увидела свет от газовой лампы в дверном проеме, затем вспыхнула еще одна спичка — Мишлет прикурил сигарету. Потом он пошел вниз за бренди.
Время пришло.
Салли взяла плащ, карман которого оттягивал тяжелый пистолет, накинула его на плечи и встала. Руки и ноги тряслись, неприятный холодок бежал по спине, но она направилась прямиком в спальню Цадика.
Комната была шикарно обставлена. Кровать, конструкция которой поддерживалась металлическим каркасом, возвышавшимся по бокам, была поистине огромной. К каркасу прикреплялись разные рукоятки и поручни. На углу его сидела обезьяна и таращилась на Салли остекленевшими глазами.
Цадик лежал на спине под шелковым покрывалом, его массивная голова была повернута в ее сторону. В его глазах, блестевших в свете лампы, Салли увидела отражение своих подозрений, мучивших ее последнее время.
Он не проронил ни слова. Обезьяна тихонько поскрипывала зубами. Салли увидела в пепельнице сигарету, взяла ее, затянулась и почувствовала, что дым немного унял ее внутреннюю дрожь.
Цадик беспомощно лежал на кровати и смотрел на нее.