Лео сидел немного левее от центра перед статуей Будды, где когда-то чистил чакры Рэпмон. Я знала, что не могу войти так, чтобы он не услышал и не заметил. Он чувствует, что появился кто-то, и, скорее всего, даже чувствует кто именно. Но монах не шелохнулся, пребывая в молитвенной позе и – это я увидела, когда подошла совсем близко, - с закрытыми глазами. О чем он молится? О чем просит, за что благодарит? Как я могу говорить о любви, взаимной или безответной – неважно, когда представления не имею о том, что происходит внутри него. Мне неловко было его тревожить, но ждать неизвестно сколько, когда он закончит, тоже трудно.
- Лео… - позвала я. Изваяние каменного стража. Одно из мифических божеств, что сохранилось в Гималаях или на Тибете. Непоколебимое, таинственное, безответное. Даже ухом не повел. – Можно поговорить? – шепотом сипела я сбоку, боясь, что он пошлет меня. Но почти двухмесячный опыт общения с ним доказывал, что посылать он не умеет. Так что рисковать стоит. – Лео, я хотела бы извиниться… - За что? Что я несу? Вовсе не хотела. Извиняться надо, когда знаешь, что обидел, а я понятия не имею, что чувствует брат-монах. Вряд ли он оскорбился, потому что для оскорбленности нужно обладать гонором и чувством собственного достоинства. Они у Лео были в зачаточном состоянии, воспитанные самоотреченностью и смирением. Нет амбиций – нет обид. – Поговори со мной, пожалуйста. Бог вечный, с ним всегда успеешь, - тихо попросила я ещё раз. Глаза Лео открылись, и он медленно повернул лицо ко мне, опустив ладони на колени. Как же плавно и изящно он это сделал! Как в фантастических фильмах, где кто-то очнулся после десятилетий простоя, или заморозки, робот или сверхсоздание, и ещё не знает, как именно себя вести, как владеть своим телом. – Спасибо, - поблагодарила я за оказанное внимание. – Ты сердишься на меня? – он помотал головой. – А почему завтракать не пришёл? – Как можно меньше общих вопросов! Чтоб нельзя было «да», «нет». Пусть словами говорит, длинными и развернутыми предложениями.
- Нужно было подумать, - чуть невнятно произнес он.
- О чем? – совсем как Ви утром повела себя я.
- Обо всем… - попытался уйти от конкретики Лео.
- Сразу обо всем думать невозможно. Надо поэтапно. О чем ты думал именно сейчас? – попыталась я помочь ему. Молодой человек задумчиво опустил глаза к полу, стал водить ими по нему. Медленно поднял руку и медленно же заправил челку на висок, чтобы не мешала взору. – Ты стесняешься меня всё ещё? – Ноги затекали на корточках, но я не хотела менять позу, чтобы не спугнуть Лео. Проведенная параллель с птицами вклинилась в воображение, и такими мне и виделись некоторые местные жители. Кто-то, как Джеро, павлином (а они, кстати, не летают, так что пусть и не выпендриваются), кто-то галчонком (это я придумала ещё до Хенсока), кто-то попугайчиком, а кто-то черным лебедем. Я бы сказала, что таких тут два. Один хотел бы умереть вместе со своей погибшей самкой, но не вышло, а другой влюблен в Каясан, и желает хранить ей свою лебединую верность. Лео двусмысленно кивнул. Я хотела прокомментировать это, но он заговорил:
- Я знаю, что не должен испытывать перед тобой стыда. От него нужно избавиться, - убежденно произнеся это, Лео выпрямил спину, посмотрев перед собой, чуть вправо, на Будду. – Но как сделать так, чтобы избавиться от своего стыда, не тронув твою стыдливость? – он повернул лицо ко мне. – Девушки должны быть застенчивыми. Не истребляй в себе этого, - Это было упреком за то, что я разделась, когда болела. И, наверное, ещё за что-нибудь.
- Если бы меня слишком сильно всё смущало, я бы тут не продержалась столько времени.
- Я понимаю, - Ещё бы! Кто, как не ты? Ты так же, как я, прожил среди противоположного пола, пытаясь подстроиться под него и не замечать различий, чтобы не испытывать крайних неудобств. Но ты был ребенком, а потому остался всё тем же невинным мальчиком, которому голые и развратные женщины стали не нормой, а дефектом. – Хо, - Я внимательно на него воззрилась. – У монахов не может быть ничего своего.
- Я знаю. К чему ты это? – Не хотелось бы, чтобы мысль осталась не раскрытой. Зачем-то же он начал это?
- Совсем ничего. И девушек, - Он впился в мои глаза своими с таким неистовством, что я разозлилась на себя, что не могу понять его без слов. Он ведь что-то шепчет своими красноречивыми глазищами. – Но если я целовал тебя, то ты моя? – вопросительно и робко пригнулся он. Будто сам опешил от своего вопроса. Я чуть не отвесила челюсть.
- Я… ну… - Боже, он, действительно, воспринимает поцелуй, как обряд венчания? Странно, но в отличие от предложения Джина пожениться, это меня совсем не пугает. – Выходит, что так. Мы же уходим пятнадцатого, так что...
- Но тут ещё жить двадцать пять дней! – сокрушился Лео, взволновано поведя плечами. – Я не имею право всё это время считать что-то своим. Нельзя, - замотал он головой усерднее, чем когда-либо. – Нельзя.