Тигровые каникулы

Соболиный след вывел на полянку, а на ней — мертвый, прикрытый снегом заяц.

Сбросил Вася снег лопаточкой лыжной палки.

Заяц лежит окоченевший, неподвижный. Вокруг — следы. Похоже, что волки вокруг зайца топтались. Целая стая!

«Погоди, погоди! — успокаивает себя Вася. — Если это волки, почему же они зайца не съели? Так волки не делают!»

А следы вокруг, точно, на волчьи похожи.

Смотрит Вася на отпечатки. Вот четыре пальца вдавлены в снег, вот пяточная подушечка. Когтей не видно. Рысь по-кошачьи когти втягивает.

Вася оглянулся — никого. Шагнул в сторону и замер. С дерева в упор смотрят круглые немигающие бледно-желтые глаза рыси. Ствол Васиного карабина пополз вверх…

От кипящего котелка вкусно запахло вареным мясом.

— Пшено сыпал? — спрашивает Макар.

— Я пшено… — начинает Игнат.

И вдруг «бум-м…» — далеко-далеко стукнул выстрел.

Остановился Игнат. Зажал в руке мешочек с крупой.

Тишина. Мертвая тишина над тайгой, и только сучья в костре потрескивают да в котле бурлит.

— Чего стрелял? — удивляется Игнат. — На-ка, дайте в ответ!

Взял Макар карабин, выстрелил вверх. Передернул затвор, выстрелил снова. И еще раз.

Слушают братья. Тайга молчит. Отзыва нету.

— Сходи, Макар, — спокойно говорит Игнат. — Узнай, чего парнишка стрелял. Да, пожалуй, я тоже с тобой пойду.

Зря стрелял Вася. Рысь не бросилась бы на него. Встречи с человеком она избегает, и если бы он осторожно отошел, то там, где уже пролилась кровь зайца и соболя, не прибавилось бы крови рыси и человека.

Но Вася выстрелил.

Рысь кинулась на него со всей ненавистью и отчаянием раненого хищника.

Левой рукой, согнутой в локте, Вася прикрыл лицо. В нее и вцепились рысиные зубы. Когти передних лап рванули Васино плечо, когти задних полоснули сверху вниз по ватной телогрейке, перервали ременный пояс, на котором висел охотничий нож.

Падая от толчка рыси, Вася отпустил бесполезный теперь карабин, схватился правой рукой за место, где должна быть рукоятка ножа, — пусто!

Рысиная оскаленная морда тянется к Васиному горлу; когти рвут в клочья телогрейку, достают до тела; лыжные ремни держат Васю за ноги; карабин в стороне; нож где-то в снегу под Васей.

Спешат Игнат с Макаром. Идут как два паровоза — белые клубы от дыхания в сторону так и рвутся. Васина лыжня им путь указывает.

У костра дядя Николай сидит. Кулеш сварил, снял с костра котел. Сходил к речушке. В прорубь, из которой брали воду для супа, спустил закопченный чайник, набрал полный, повесил над костром.

Когда кулеш варил, есть хотел, а сейчас аппетит пропал. «Как там наш мальчонка-то? — думает Николай. — Хоть табор бросай да иди за братьями…»

Рычит рысь, шипит, плюется кровавой пеной. Вася дышит хрипло. Из последних сил оба борются. Кто кого.

Как Васина рука на нож попала — сам не понял. Схватился за рукоятку, и через миг лезвие ножа сидело у рыси между ребер.

Дрогнула рысь, упала, задергалась на снегу.

Оттолкнул ее Вася, сел в сугроб.

В горле пересохло будто жарким летом. Схватил немного снежку — и в рот.

И вдруг подкатился к горлу какой-то комок: плечи Васины задергались и полились из глаз слезы.

Вася плачет, а боли еще не чувствует. Сгоряча не заметил, что рысь его ранила.

Поплакал, вытер слезы, стал собираться. Ремень с ножнами поднял — пряжка оторвана. Завязал ремень узлом. Нож из рысиного бока выдернул. Когда рукоятку потянул, голова рыси повернулась, полузакрытые глаза уставились на Васю в упор. Опять жутковато стало.

Ткнул Вася голову ногой, чтобы отвернулась, а в боку больно-больно.

Раздвинул окровавленные лохмотья — на боку раны. Рысь задними лапами пропорола. Закружилась у Васи голова, сел он в снег.

Жалко ему себя стало до слез. На соболя зло берет, и бок все сильнее болит, и на отца обида: «Взял и послал одного. А теперь небось взрослые сидят, едят кулеш, думать не думают, что Вася тут совсем погибает!»

Поднялся, взял карабин, взял лыжную палку, потихоньку побрел обратно.

А тайга уж совсем потемнела. Уже не различить, где пригорок, где яма, — все сливается в сумеречном тусклом свете. Идти от этого труднее. Оступается Вася, слабость и боль все сильнее.

Вдруг зашумело что-то впереди за сугробами и буреломом. Вася — за карабин. «Неужто медведь?» — успел подумать с отчаянием.

— Да ты что? — кричат из-за заснеженных ветвей. — Опусти ружье!

Все тревоги, все страхи в один миг будто рукой сняло. И боль вдруг прошла.

— А я думал, медведь шатается, — говорит радостно Вася.

— Два целых! — смеется дядя Макар, пролезая под поваленным деревом. — Ну, чего стрелял, охотник, чего не отзывался?

— Рысь напала, вот и стрелял, — говорит Вася. Хочет сказать равнодушно, а губы так и растягиваются в улыбку.

— Как же ты ее?.. — начал Игнат да и не докончил. Увидел Васино лицо в темных пятнах — кровь. Волосы из-под шапки торчат как сосульки — смерзлись. Телогрейка в клочьях.

— А я ее ножом, — говорит Вася. — Вот сюда, — и показывает себе между ребер, там, где сердце.

— Та-ак, — говорит Игнат. — А сам-то?

— А сам ничего, — отвечает Вася. — Только зябко мне что-то.

Игнат снимает с себя телогрейку, дает Васе.