Тигры и земляника

училка. Нидаждафшысь атвета выхохля паясняю – он работаед на мехавой фабреке. шъет телагрейки из суслекоф, барсукоф и харькоф. Патом прадает на рынке приезжым из среднийазеи каторые мерзнуд в наши халада

Выхухоль

Отвянь, балбес.

Училка, я работаю в оптовой фирме сисадмином… то есть системным администратором, расшифрую. У нас тоже туго гайки закручивают, но у меня свободы больше, чем у других, я специалист хороший (говорит скромно потупившись) )))

Месье Буноff

Скажите, дражайшая Элис, а что за таинственный Георгий нет-нет да и промелькнет в ваших сообщениях? Не сочтите за труд, поясните обществу!

Элис

Длинная история, Месье Буноff. Ну что ж, надо и про это написать, наверно. Обещала – так обещала. Только в следующий раз, ладно?

Фиш

Альбина

Местами на газонах сада еще лежит зернистый наст. Сверху видно, как он влажно искрится, отражая свет луны и фонарей. Я приоткрываю окно, воздух доносит одуряющий запах талого снега, земли, мокрых деревьев.

Весна. Опять весна.

Все по кругу.

С неба валится влажное, непонятное – то ли дождь, то ли снег, то ли дождь со снегом… Совсем как тем промозглым осенним вечером в Москве, сто лет назад, когда я поставил свою «девятку» на стоянку, забрал у сторожа пропуск и направился домой. Под ногами хлюпала стылая каша, в свете фонарей мелькали белые отвесные прочерки.

То ли дождь, то ли снег, то ли дождь со снегом…

Уже год, как я в столице. Днем работаю в юридической фирме. Вечерами читаю. Слушаю музыку. Катаюсь по ночному городу. Вспоминаю Настю.

Вспоминаю Мурзилку.

Вспоминаю Профессора.

Не привязывайся.

Иногда вечерами я дохожу до почтового отделения и бросаю в ящик письмо. В графе «Куда» адрес: «УТ-389/9».

Исправительно-трудовая колония строгого режима.

Квартира, что я снимаю, от стоянки в семи минутах быстрой ходьбы. Ветер швыряет в лицо холодную слякоть, норовит залезть в рукава куртки, за воротник, пробраться под полы… На лавочке возле дома скрюченная фигура. Я прохожу мимо, достаю озябшими руками ключ от подъезда.

Оборачиваюсь.

Несоответствие.

В Москве одеваются легко, – метро, парниковый эффект, перебежки от места к месту, – но здесь явный перебор. На девушке кофточка, юбка и домашние тапочки. Мокрая одежда прилипла к телу, девица дрожит, обхватив себя за плечи.

Я соображаю: захлопнулась дверь, ключи остались в квартире.

– Вам в подъезд? – спрашиваю. – Не можете попасть?

Она молчит. По щеке стекает тушь.

Заблудилась. Забыла дорогу домой.

В тапочках?!

– Эй, – окликаю громче, – все в порядке?

И сам морщусь. Дурацкий вопрос. Разумеется, не в порядке, но какое мне до этого дело?

Девушка поднимает голову. Черные провалы глаз. На скуле лиловый синяк, под носом – дорожка крови.

Ночная бабочка, вышвырнутая на улицу пьяным клиентом.

– Ты кто, подруга? Работаешь?

Издержки профессии. Суровые будни жрицы любви.

Черт, ну и холод. И зачем я заговорил? Прошел бы мимо, и уже сушился в тепле, забыв о проститутке.

– Зайди в подъезд. Холодно же, простынешь.

Она не трогается с места. Я повышаю голос:

– Ты что, не слышишь? Иди сюда!

Путана вздрагивает и покорно встает. Взгляд мутный, бессмысленный. Это не алкоголь, уж пьяные-то глаза я знаю. Это глаза больного.

Я запускаю девчонку в подъезд, она садится на ступени и, подтянув колени к подбородку, съеживается в позе эмбриона. Ее трясет.

– Встань со ступенек, дура.

Она послушно пытается приподняться, но сил не хватает.

Твою мать.

Дома, злясь на себя и чертову девку, я вталкиваю ее в ванную и пускаю горячую воду.

Раздевайся, лезь греться.

Нахожу в шкафу чистую фланелевую рубашку, возвращаюсь в ванную. Стоит, как стояла, облепленная сырой тканью. Горячая вода хлещет из крана.

– Тебя как зовут?

Молчит. Подруга явно не в себе. После повторного вопроса – я стараюсь говорить громко и отчетливо, – трясущиеся губы произносят:

– Альб… – и дальше невнятно.

– Что?

– Аль…бина.

Я раздеваю Альбину и запихиваю в воду. Сопротивления нет. У нее гладкая и упругая кожа, но по всему телу следы побоев. Чуть позже извлекаю красотку из ванны, жестко растираю махровым полотенцем.

Тряпичная кукла.

На кухне пою горячим чаем, но Альбина не делает никаких усилий, чтобы глотать. Я пытаюсь влить в нее рюмку коньяка, коньяк течет по подбородку, девица сползает со стула.

Черт с ней. Я отношу обмякшее тело на диван. Пусть проспится.

Утром на диване я обнаруживаю плохо соображающую путану с запавшими глазами, она мечется в жару, взгляд дикий, рубашку хоть выжимай.

Врач «Скорой», наспех потыкав стетоскопом, бросает взгляд на градусник. «Похоже на пневмонию. Госпитализировать. Срочно».

Выясняется, что у Альбины нет удостоверений личности. Ни паспорта, ни прав, ничего. У нее и сумочки-то нет, где могли лежать документы. Врач сочувственно разводит руками и уезжает. Проклиная свою доброту, я гружу безвольное тело в «девятку» и еду в платную клинику.

В третьей по счету соглашаются девушку принять, оформив документы на мое имя. По двойному – «Ну, сами понимаете…», – тарифу. Я с облегчением вздыхаю и забываю о девице напрочь…