Стоят, короче, Фиш с Элис и трындят с… Дьяболо! Видно, разговор уже шел некоторое время, и протекал не совсем в теплой и дружественной обстановке, не совсем. Потому как лица у моих чувачков напряженные. А Дьяболо наоборот – скалится своим гипсовым лицом и говорит…
Я передаю с того места, дружище, с какого услышал: «…в дочки-матери! И нам пора выбрать папу. Папой у нас будет… будет у нас папой…» Он надавил на кнопку в стене, в дальнем углу что-то зашебуршало, и из темноты на тросе выплыла фотография мужчины в полный рост, наклеенная на фанеру. Видел, наверно, подобные в гипермаркетах?
Ну, мне человек на фотке не знаком, я на Фиша посмотрел – тот тоже не дергается (хотя он всегда спокойный, зараза). Я перевел взгляд на Элис и по глазам сразу понял – она мужика узнала.
Дьяболо продолжает: «Первый папа всем хорош. Умный. Сильный. Любящий и заботливый… Но вот беда – неудачник!». Тут в его руках появляется АКМС и… длинная очередь прошивает фанеру, да так, что фигура – в хлам! Ну, ты представляешь, дружище, что такое «калаш». Начальная скорость пули 715 метров в секунду, прицельная дальность – километр. Мало не покажется, если не дай бог…
Дым, конечно, по всей комнате, грохот, меня помимо воли бросило на пол… А когда глаза открыл, вижу – выплывает новая фанерка. Дьяболо говорит: «Вот еще папа – правда, всего на одну ночь. Но ведь и до утра можно многое успеть… Что, не нравится? Ну, как скажешь!..» И опять херачит очередью, гад!
Я выпрямляюсь и ору: «А ну кончай этот балаган, а то…» Дьяболо в мою сторону стволом повел и говорит: «Спокойнее, Виргус, спокойнее. И до тебя очередь дойдет». Я не понял, в каком смысле он про очередь сказал: будет мне фанерки показывать или по мне палить? Но на всякий случай заглох.
Дьяболо фигуру раздолбал и следующую выкатывает, но стрелять не спешит. «Этот папа тоже неплох, красавец-мужчина. Другим на зависть, себе на утешение. Отложим пока…»
Я смотрю на Элис – она стоит бледная. Ну, думаю, что-то здесь происходит, но что – не пойму. А Дьяболо не успокаивается: «Теперь главный номер нашей программы – детки!»
И появляется девушка… В смысле – живая девчонка, лет шестнадцати, наверно. В одной мятой футболке, и явно с чужого плеча – почти до колен. Выплыла из темноты, медленно подошла к Элис и… захихикала.
Мне стало не по себе. Представь мизансцену, дружище – голые оштукатуренные стены, свет люминесцентных ламп – аж глаза режет, едкий запах пороха, и в тишине странный смех…
Элис губы разлепила и спрашивает почти шепотом: «Ты кто?» Девчонка, не переставая хихикать, посмотрела вниз. Я тоже взгляд опустил и вижу – по ее ноге что-то течет. И у стоп медленно натекает лужица. Смотрю на Элис… она уже совсем белая. Хотел я подойти поближе, ну, поддержать ее, но не дошел. Не успел.
«Я твоя мертвая дочка», – улыбаясь, говорит девушка. У Элис закатываются глаза, и она оседает на бетонный пол.
Секунды две-три ничего не происходило. Все словно впали в ступор.
«Ты, мудак! – заорал я наконец. – Отвянь от нее!» А Дьяболо берет девчонку за руку, закидывает АКМС за спину и, усмехаясь, уходит в темноту.
Конец акта. Антракт.
А нет, еще не антракт. Мы привели Элис в чувство, посадили на пол, сами рядом примостились. Долго молчали, потом Фиш спрашивает: «Элис, у тебя были… извини… выкидыши?»
Я отвечаю – ну, за нее: «А ты, дружок, тоже иногда тормозишь».
Вот теперь антракт. Пошли покурим.
Бессонная ночь.
Невыносимая
сюрность бытия.
А теперь хорошая новость, дружище. Ты думаешь, я сейчас где курю, в дурке? Ха-ха!
Те двое на меня насели… «Тебе нужно выписываться, Виргус, – говорит Элис. – Ты здоровый человек, и нечего…» Я объясняю – в психушке присмотр, защита, случись что – Альфред Вульфович рядом. А Фиш на меня оценивающе смотрит: «Сам-то как думаешь – ты нормальный? Если сомневаешься, тогда лучше полежи, конечно».
Ну, после таких слов выбора не осталось, дружище, сам понимаешь. К тому же я подумал – если сменить обстановку, может, книга интереснее станет. Не все же про желтый дом нудеть, нужны и лихие повороты сюжета.
На следующий день пришел на прием и говорю: «Альфред Вульфович, вы правы. Каюсь – симулянт я. Не велите казнить, велите на волю выпустить. В пампасы». Поговорили в последний раз, я дал обещание с глупостями покончить, и – на выписку.
Все отделение меня провожало, дружище, включая персонал. Кое-кто из сестричек чуть слезу не пустил. А соседям по палате я сказал прощальное слово, ну, типа напутствия – мол, тоже валите отсюда, вы же здоровые люди и нормальнее многих, кого я в жизни видел.
В общем, несколько дней уже дома. У Ботана, то есть.
Ботан, кстати, в первый вечер отмочил корку. «Знаешь, Виргус, – говорит, – давай отметим твое возвращение нетривиально». Я отвечаю: «Друг мой, мысль представляется мне весьма любопытной. Только будь любезен, расшифруй, что означает «нетривиально» применительно к данной ситуации?» – «Не будем пить алкоголя», – кротко говорит Ботан. Я, конечно, прифигел: «Не верю своим ушам, любезный! Ужель сей миг небеса не обрушатся на землю?»