«Тигры» на Красной площади. Вся наша СМЕРТЬ - игра

— Ну, сам тогда и неси, — и рядовой снова отвернулся.

И замолчали, понимая оба и неуклюжую попытку старшины спасти Зайчикова, и внезапное, обоюдное чувство облегчения от того… Все правильно. Все по-честному.

Все — по-честному.

«Одному-то остаться страшно — а ну как не выдержишь и руки вверх? И кто узнает? Никто и не узнает», — думал Петренко.

А Зайчиков с ужасом подумал о том стыде, который будет сопровождать всю его жизнь, если он уйдет. Да хоть за подмогой — но уйдет же? И как с этим потом жить? А ведь несколько дней назад они не были даже знакомы.

Петренко опять закряхтел и полез посмотреть, что там, как вдруг земля вздрогнула и началось.

Немцы ударили по траншеям роты и минометами, и орудиями, хорошо, хоть небо было пасмурное. Снаряды рвали земную плоть, и куски ее грязными ошметками взлетали к небу, чтобы затем снова упасть. Зайчиков даже не пошевельнулся, а Петренко мгновенно забился в какую-то нору и кричал оттуда, но грохот стоял такой, что доцент не слышал своего дыхания.

А Петренко кричал и кричал:

— Уходи! Уходи, дурак!

Но кричал он, скорее, сам себе.

Артналет был короток, хотя и густ. Ни рядового, ни старшину не зацепило не то что осколком, а и маленьким смерзлым комочком земли.

Так, ерунда.

Прах, взлетевший, но низринутый.

— От, таки и пойдут. От, я тоби баю! — в речи старшины причудливой смесью вязались вятские и украинские слова.

Петренко стряхнул землю с шапки-ушанки и крикнул Зайчикову:

— Живой? Пулемет хватай, та ни, Дегтярь, говорю. Шо тоби с того Максиму? Тут хоть диск высадишь, а там чого? Ленту перекосит… По танкам не мацай, без переляку, пехоту кроши в холодник. Ну, то окрошка, по-вашему, тока без кваса! Тока я стрельну, значив, а ты пожинай, ебутвойметь…

Немцы и впрямь — шли. Шли густо, прижимаясь к танкам. Те время от времени останавливались и стреляли в сторону позиций роты. Рота молчала…

Петренко вдруг крикнул:

— Доцент, число сегодня какое?

— Пятое, — буркнул рядовой.

— Чего?

— Пятое, говорю! Пятое декабря!

Один снаряд пролетел совсем рядом. Если бы у Зайчикова ушанка не была бы завязана — слетела бы, сдернутая струей теплого воздуха. Теплого… Горячего!

Зайчиков лизнул снег перед собой. Снег был легок и воздушен, словно небесное безе. И его становилось все больше, больше, больше, будто бы официанты там, наверху, устроили праздничный ужин для прибывших недавно бойцов. И санинструкторши.

Немцы шли медленно.

Всего три танка. Не более роты солдат.

Солдаты в смешных, кургузых каких-то шинелях, прятались за эти танки. Получалось, правда, не очень хорошо. Танки время от времени буксовали, да и солдаты брели как ваньки-встаньки. Больше падали от неуклюжести, чем шли.

Петренко долго целился, еле дыша, наконец, палец его коснулся тугого спуска.

Но выстрелить он не успел. Небо разорвалось прямо над его головой чудовищным воем несущихся красных стрел, похожих на длинные пальцы, раздирающие черную ткань дыма.

Словно Змеи Горынычи, они бросились на солдат и… Немцы просто исчезли в огненном клубке, вместе со своими танками. А когда грохот утих, Петренко потрясенно повернулся к Зайчикову:

— И шо це таке було?

— «Катюши», — ответил рядовой. — Я видел один раз, как они залп дают.

— А шо это?

— Это? Это… — но тут Зайчикова прервали.

Прямо через них мелькнула одна тень, потом вторая.

— НАШИ! НАШИ!!! УРА!!!! — закричал Петренко и вскочил, махая шапкой, а мимо него неслись кавалеристы, а с левого и правого флангов позицию роты обтекали лыжники и слышался в нашем тылу гул моторов.

— Ураааа!!!! — тонким голосом закричал и Зайчиков, но шапку не снял, — узелок под подбородком смерзся насмерть.

— Ну вот, теперь и на запад можно, — закряхтел старшина и начал выползать из траншеи.

Потом, выбравшись на бруствер, вытащил за руку неуклюжего доцента.

— А на переформирование когда? — спросил рядовой.

— Да погоди, дай на фрицев дохлых посмотреть! Покумекать — что к чему, опять же о потерях доложить… Идем уже, Зайчиков! Ну что ты, растыка? Шевелись!

И они ушли на запад.

А на западе их встретил очень незнакомый, но свой танк. Пошто свой? Дык звезду сквозь известь видно.

— Зачем, зачем известь… А шоб фрицы не видели. А свои не пужались. Зайчиков, та я знаю, что это за танк? Вон звезда — значит наш. Модель кака новая, поди шо?

— Лисицын!

— А?

— Сдай-ка назад…

Лисицын послушно двинул рычагами. Мощный «ИС-3»[36] продернулся на пару метров назад.

— Глуши мотор!

— Есть!

Измайлов высунулся из танка, тяжело — даже для него — открыв крышку люка.

— Эй! Бойцы! Вы кто такие?

— Старшина Петренко, — мрачно представился большой и усатый.

— Зайчиков. Рядовой Зайчиков, — шмыгнул носом очкастый.

— А я Лисицын. Майор Лисицын, — хохотнул офицер неизвестно чему. Бойцам неизвестно. А майор про Джеймса Бонда смотрел, да… — Ну что, старшина? Ура, мы ломим, гнутся немцы?

— Ну… А как же?

— А чего отстали от наступающих?

Старшина пожал плечами:

— Да вышло как-то…

Тут рядовой Зайчиков зачем-то поднял руку:

— Да мы в обороне сидели. А тут наступление. Вот мы и пошли.