ТИК

По потолку, примерно в полуметре от стены, тянулся параллельно ей небольшой бугорок, точнее, ступенька в пару миллиметров — тщательно заштукатуренная, но все равно заметная. Ксения подумала, что, живя в квартире второй год, на этот дефект обратила внимание впервые. Она тут же забыла собственную мысль.

Ощущение смявшегося покрывала под влажной спиной было неотчетливо-неприятным. Ксения лежала навзничь на неразобранной кровати, не двигаясь, чувствуя, как толкается сердце, как волны мелких мурашек время от времени прокатываются откуда-то из района поясницы до плеч… прислушиваясь к себе и ничего не слыша. Слева, совсем рядом, громоздился тяжеленный Знарок, мощно распространяя запахи секреции и дыма, изредка чуть пошевеливаясь — поднося руку с сигаретой то ко рту, то к пепельнице — и при всяком его шевелении Ксения непроизвольно внутренне поджималась, ожидая, что он ее коснется. Но он не касался.

У кого-то из соседей часто, неравномерно, бесконечно долбили молотком — словно тщились достучаться до окружающих морзянкой. Ухнуло на улице — далеко, глухо, железно. Ни слова так никто и не произнес.

…Нет, все-таки не совсем пусто было внутри нее: что-то все-таки лежало на дне гулкого темного резервуара, тяжелое, холодное и бесформенное, какая-то плотная жидкость — как всякую жидкость, ее можно было почувствовать (ее холод, ее маслянистость), но не ухватить… Ксения вдруг поняла, что у нее дергается правое веко.

Что-то… Страх. Вот что это было такое.

19

Москва — Питер, первая неделя февраля

Разумеется, никакого повода уезжать из Москвы у нее не было, наоборот — этому препятствовала куча мелких незавершенных и назревающих дел… Но когда Ленка обмолвилась, что на следующей неделе линяет на полмесяца к Дэну в Америку, Ксения, не успев ни о чем подумать и ничего взвесить — «прикинуть хрен к носу», как выражался Гоша, — спросила, нельзя ли это время пожить в ее питерской квартире.

Все-таки одна из ценных (для Ксении) льгот ее профессии заключалась в отсутствии места, куда необходимо ежедневно являться к определенному часу и где надлежит неотлучно пребывать в течение восьми часов. А в каком именно городе она будет сидеть за ноутбуком — никого особо не колыхало. Во всяком случае, в течение ближайших недель полутора.

Ленка не возражала. Послезавтра вечером Ксения уже ехала на Ленинградский вокзал.

В купе недешевого поезда «Смена» наглый крепкий молодец, эскортирующий ее соседа, жопорожего жлоба в дорогом костюме, при виде Ксении недовольно осведомился, какое у нее место. Без всяких там «здрасьте» и на «ты».

В Питер въезжали спозаранку, но уже засветло. Сонная (всегда плохо спала в поездах), наскоро умывшись и не притронувшись к завтраку-сухпаю, Ксения облокотилась на поручень в коридоре. За окном тянулось засыпанное серым снегом бесконечное кладбище. Потом — длинный ряд горящих мусорных баков. Потом — бетонный заборище, за которым горбились облупленные ангары и бараки и на котором раз за разом повторялась размашистая надпись: «Городской оптовый рынок САЛОВА 52».

Артур, когда узнал, что она в Питере, немедленно позвал ее к себе на передачу — на Пятом он, среди прочего, вел еженедельное ток-шоу «Посиделки», где несколько более-менее известных персон обсуждали разнообразные животрепещущие проблемы политики, общества и прочей культурки. Артур, по его словам, давно хотел сделать программу про нынешний отечественный кинобум и предложил Ксении поучаствовать в качестве одного из гостей — вместе с самим Сельяновым и ее хорошим знакомым еще по питерскому периоду режиссером Кирюхой Дорофеевым. «Нашел звезду», — хмыкнула (имея в виду себя) Ксения. «Ладно, ладно… Как раз будет здорово: продюсер, режиссер и сценарист…»

Уродливый совдеповский ящик на Чапыгина. Голый просторный вестибюль, вахта направо. Ксению встретила какая-то из Артуровых девиц — взяли Ксенин пропуск, она достала паспорт. Пустые полутемные длинные коридоры-лабиринты. Артур со своей кодлой сидел в ведомственном здешнем зачуханном кабаке, в полуподвале, куда они спустились по закручивающейся лестнице. Не успела Ксения размешать сливки из коробочки пластмассовой палочкой в чашке кофе, как все сорвались наверх.

Запудренная в гримерной, она потерянно вошла в студию — здоровенное, с высоким потолком помещение, где несинхронно суетился бесчисленный персонал. Расцеловалась с Кирюхой. Их, гостей, кресла стояли на возвышении с покрытием из гладких черных пластин. «Смотрите под ноги!» — оказывается, не все пластины были закреплены…

Ксению посадили в кресло, нацепили на нее микрофон, для проверки которого потребовали произнести трехзначное число. «Шестьсот шестьдесят шесть», — неизобретательно выдала она. Невидимый голос все не унимался: то звук его не устраивал, то одна камера, то другая.

Ксения закинула ногу на ногу, сделала скучающую рожу и, старательно не глядя вокруг, стала думать о Статусе. «Я — статусная персона. Меня таскают на ТиВи… Успех. Самодовольство и равнодушная тупость… Полное удовлетворение своим положением, переходящее в удовлетворение окружающим…»