«Тихая» дачная жизнь

— Конечно, умные люди говорят, да только их слушать никто не хочет. Среди чеченцев столько демократов оказывается… их первых бы всех надо к стенке… Знаешь, как алжирцы сумели французов победить, когда за свою независимость боролись? — Лицо Вахи вдруг стало каким-то одухотворённым, не иначе он сам себя видел в образе некого верховного вождя, имама. — Они стали поголовно вырезать всех гражданских французов, что жили в Алжире. Ночью, тихо окружали целые города, перерезали связь и всю ночь… всем мужикам глотки, а бабам животы вспарывали, сначала драли, потом вспарывали, всем подряд и беременным… всем поголовно, — глаза Вахи сияли нечеловеческим светом.

— А что потом?… Потом ведь французы так же мстили всем под ряд.

— Вот именно. В этом всё дело… Зато примирения уже быть не могло, и уже весь народ на джихад встал, и Алжир победил, французы ушли. А теперь они уже в Париже, саму Францию заселяют. Вот это я понимаю джихад. А у нас… мягкими мы чересчур стали, забыли какими были наши предки, они жалости не знали…

Через два часа Ваха вновь уехал, наказав Исмаилу продолжать наблюдение и пообещав в следующий раз привезти механическую бритву. Исмаил догадался, что в Москве ему необходимо "скорректировать" свой план в соответствии с вновь возникшими у него вожделенными желаниями. К тому же для исполнения теперь требовался джип, или микроавтобус, так как целую семью из четырёх человек на "Жигулях" не увезёшь.

Исмаил смотрел в бинокль на чужую семейную идиллию. Хотя там наблюдалась не такая уж тишь да гладь. Сын иногда огрызался, но в конце-концов делал то, что от него требовала мать, дочка бегала по грядкам рвала лук, укроп, редиску, несла всё это матери, а та, облачившись в фартук всё это резала, готовясь к ужину. В кухне что-то готовилось, но Исмаила эти запахи уже не раздражали, напротив, от них он как бы меньше ощущал собственный голод. По-прежнему он смотрел в основном на женщину, сейчас он видел её хоть и в фартуке, но опять же с голой спиной и ногами. Он понимал, что Ваха когда смотрел в бинокль также "пожирал" её глазами. Вот только унижать её, овладеть силой, вспороть её пышный, нежный живот… таких желаний у Исмаила не возникало. Озвученный Вахой план оглушил его, поверг в ужас, смятение. Нет, он в этом участвовать не будет… Нет, он должен этому помешать… Это не должно случиться, нет…

9

Сурин приехал как обычно утром в субботу. Подошёл, когда вся семья завтракала. Поев, дети убежали гулять, а супруги уединились в спальне… вознаградили себя за недельную разлуку…

— А у тебя загар уже хорошо заметен, прямо по контуру купальника. Пора уже и без него загорать. Хочешь я тебе для этого закуток со всех сторон огорожу?

В это время Сурин делал естественные движения, а жена расслабившаяся от истомы, лишь негромко постанывала. Но, услышав, что говорит муж, она через силу возмущённо зашептала:

— Замолчи… не смей болтать… я не могу сейчас ни о чём думать… оох…

— Чего ты там шепчешь? Говори громче, — улыбаясь "издевался" сверху Сурин, одновременно воздействуя на эрогенные зоны…

Потом Лена, накинув халат на голое тело, бежала в летний душ, возвращалась и без сил минут пятнадцать лежала, время от времени начиная притворно хныкать:

— Садист, разве можно в это время о чём-то говаривать, — при этом улыбалась и нежно ластилась к мужу.

Но тот пребывал уже в стадии "полного насыщения" и почти не "отзывался". Лена отреагировала моментально:

— Всё, отпал, бабы больше не нужно, — она говорила вроде бы с укором, но в то же время и с удовлетворением, от внутреннего бабьего осознания, что мужу её вполне хватает, что она ему по прежнему желанна…

Сурин оделся, собираясь как всегда заняться чем-нибудь по хозяйству, но тут Лена сыто потянувшись, вдруг как будто что-то вспомнила неприятное. На её безмятежное до того лицо сразу легла печать озабоченности, тревоги:

— Лёш… тут пока тебя не было… Нам надо с тобой срочно поговорить… господи, прямо из головы вон.

— О чём… что случилось? — Сурин сразу заметил тревогу на лице жены.

— О твоём сыне, — в голосе Лены слышались нотки лёгкого раздражения. Она подсела к туалетному столику и стала приводить в порядок растрёпанные волосы.

— Об Антоне… что с ним случилось? — Сурин спросил, не сомневаясь, что жена, наконец, поведает о том, что так его беспокоило, что Антон в его отсутствие ведёт себя с ней не как сын…

— Представляешь, два дня назад он подрался с местными мальчишками.

— Подрался… где… с какими мальчишками!? — не мог сразу осознать услышанное Сурин, ибо «настроился» совсем на иную "частоту".

— Прямо перед домам, вон там… Знаешь, как я перепугалась? Кричала так, наверное, на другом конце посёлка было слышно.

— Да с кем дрался-то, ты хоть узнала? — наконец "включился" Сурин.

— Чего там узнавать? Двое нашего соседа, того хромого сыновья и с ними ещё один.

— Он, что сразу с тремя дрался? — теперь уже Сурин не только удивился, но и озаботился.

— Ну да… Представляешь?

— Надо ж… и из за чего это… Но по нему не видно, ни синяков, ни шишек. Неужто, ему совсем не досталось?