Тихая ночь

Пастор, благодаря преклонному возрасту избежавший призыва в ряды ополченцев фольксштурма[3] — отчаянной попытки нацистского руководства организовать сопротивление на территории Германии, — возвещает о рождении Христа и отводит глаза, словно чувствует вину за ту призрачную надежду в море грусти, которую дарит прихожанам это радостное событие. Остро ощущая напряженность, витающую в воздухе, пастор коротко благословляет собравшихся и под нестройные возгласы «аминь» идет по проходу к дверям.

Еще несколько лет назад на паперти, украшенной разноцветными лампадами, собирались прихожане, поздравляли друг друга, отовсюду слышались возбужденные детские голоса. Сегодня, в эту промозглую, холодную ночь в отблеске единственного фонаря изможденные людские тени вполголоса обмениваются традиционными рождественскими поздравлениями, натягивают шапки, поднимают воротники и спешат скрыться в сгущающейся темноте.

Молодая женщина в пальто с отороченным мехом воротником подходит к пастору. Он склоняется в почтительном поклоне и целует поданную ему руку. Женщина просит его благословения. В ее глазах стоят слезы.

Выйдя из церкви, женщина идет по дороге, придерживая полы пальто и сгибаясь под порывами ледяного ветра. Затем она входит во двор и направляется к дому с башенками на крыше.

В просторном холле тускло мерцают две лампочки, освещая громоздкую мебель и портреты бывших владельцев дома и их драгоценных супруг, разодетых в кринолин и кружева. Женщина быстро поднимается наверх, входит в спальню и со вздохом облегчения захлопывает за собой дверь. В комнате тепло, мерцает огонь в камине, и ее продрогшее тело начинает медленно согреваться.

БОльшую часть спальни занимает огромная кровать с балдахином. У стены примостился письменный стол, на котором в беспорядке лежат книги и бумаги. Маленький диван и кушетка, обитая бархатом, прекрасно гармонируют с инкрустированным антикварным комодом и стульями из сандалового дерева. Женщина сбросила пальто и осталась в серой юбке и желто-красном жакете. Закрыв лицо руками, она стала медленно раскачиваться из стороны в сторону, словно впала в глубокий транс.

Внезапно в дверь тихонько постучали. Женщина вздрогнула и оглянулась. Мужчина, один из тех, что были в церкви, в большой шинели и фуражке, с высоким лбом и глубоко посаженными глазами, нежно обнимает ее и вытирает слезы, градом катящиеся по щекам. Бережно и внимательно, словно держит в руках хрупкую вазу, он раздевает женщину и несет ее к кровати.

Отвернувшись к стене, женщина терпеливо ждет, пока он снимет свою заплатанную одежду. В отблеске огня его изможденное худое тело кажется еще белее.

Мужчина и женщина лежат в огромной кровати, потерявшись в нагромождении собственных мыслей и воспоминаний о семье, друзьях, видениях из прошлой жизни. Любовь, словно спасательный круг, вырывает их из пучины безвременья и приносит облегчение.

Под тихое потрескивание огня в камине две несчастные души забываются сном.

2

Бреслау[4], Силезия, Восточная Германия

За три месяца до описанных событий, сентябрь 1944 года

Мими фон Гедов застыла от изумления — какой-то солдат бросил на стол вещевой мешок и с отвращением сплюнул на грязную скатерть. Мими с ужасом смотрела на происходящее и попыталась улыбнуться, когда солдат помахал ей рукой. Она опустила глаза, закурила и стала нервно постукивать зажигалкой о края пепельницы, в которой уже лежали три окурка со следами помады. Выглянуло солнце, и Мими решила было снять теплый жакет, но внезапно набежавшие кучевые облака помешали ей это сделать. Она выбрала одну из трех книг, лежавших на столе, и начала перелистывать страницы.

— Еще не пришел?

Мими напряглась.

— Он никогда не отличался пунктуальностью.

— Он придет, не волнуйся. Может, еще бокал вина?

Мими с улыбкой посмотрела на огромную мужскую фигуру, склонившуюся над ее столиком.

— Благодарю вас, герр Райнхарт. Вы меня балуете.

Герр Райнхарт одобрительно кивнул:

— И получаю от этого удовольствие.

Мими заслонила глаза от солнечного света. Перед ней стоял грузный мужчина. Пуговицы на его жилете, судя по всему, были застегнуты с трудом. Свисающий подбородок, затянутый на толстой шее галстук…

— Разреши присоединиться к тебе, ну, пока он не придет?

— Конечно. — Мими наклонилась и отодвинула стул.

Райнхарт уселся и налил себе бокал вина.

Какое-то время они молча смотрели перед собой.

Рыночные лотки и тележки выстроились по периметру площади. Овцы столпились у корыта с водой. Мулы, лошади и крошечный пони ростом с немецкую овчарку были привязаны к ограде. Юные и уже немолодые солдаты вермахта[5] разлеглись на земле, пили, курили и смачивали голову водой, спасаясь от жары.

— Он обязательно придет. Ведь он влюблен в тебя.

Мими удивленно посмотрела на Райнхарта.

— Мы просто друзья. Старые друзья, и не более.

— Я тоже стар, достаточно пожил на этом свете, чтобы разбираться в таких вещах.