Тихая ночь

Она представила сцену: пилоты устало бредут к грузовику; исчерпав темы для разговоров, изнуренные мужчины курят, рассматривая собственные ботинки. Вот Адам у заднего борта кузова. Он спит, подложив под голову летную куртку, качаясь из стороны в сторону и просыпаясь, когда колеса попадают в глубокие выбоины. Выхлопные газы грузовика нарушают чистоту раннего утра. Вот поворот, за которым дорога уходит вниз и вьется под железнодорожным полотном; мост усиливает шум дизельного мотора, и тот расходится коротким ревущим эхом; взрыв; кузов складывается в гармошку; рвется брезентовая крыша; мост обрушивается на искромсанные останки тел и техники. Мари-Луиз так же реально ощущала под ладонями ручку подрывной машинки, как и горло своего любовника тогда, в квартире Жислен; видела разодранные и обгорелые результаты своей работы с той же ясностью, с какой чувствовала на лице капли слюны, летевшие из его рта. Кто угодно, только не он. Другие были бы просто зловещей обобщенностью серой формы и касок, похожих на ведра для угля. Мари-Луиз снова чувствовала мягкие волосы на теле Адама, его мускусный запах, видела лунные полоски парижского гостиничного номера. Невозможно…

Пока воображение играло с этими картинами, отсутствующий взгляд Мари-Луиз был устремлен в центр площади, где единственным движением было вороватое стаккато крысы, рыскавшей в поисках пищи. Со стороны отцовского дома к девушке приближалась женщина, и по решительной, упругой походке в ней можно было безошибочно угадать Жислен. Мари-Луиз подняла руку в знак приветствия, и подруга молча села рядом. Они закурили; теплота Жислен (как физическая, так и душевная) была приятна после холодного ужаса, в который Мари-Луиз затягивало воображение.

— Ты в порядке?

Глаза Жислен следили за крысой.

— Нет. Не совсем.

— Он тебе нравится?

Мари-Луиз глубоко вздохнула. Желание все рассказать Жислен, излить ей душу было непреодолимым.

— Он год прожил в нашем доме.

— Он бош.

— Знаю.

Мари-Луиз искоса взглянула на греческий профиль подруги, глаза которой по-прежнему были прикованы к крысе. Она заметила, что Жислен барабанит пальцами по колену, выдавая энергию, до поры до времени дремавшую внутри. Когда Жислен повернулась к ней и уперлась подбородком в ладонь, в ее лице появилась жесткая настороженность.

— Ты предупредишь его?

Мари-Луиз опять посмотрела на крысу, которая стояла на задних лапах и вынюхивала, нет ли рядом опасности. Девушка затянулась сигаретой и ответила:

— Нет.

Жислен медленно кивнула.

— Хорошо. Я волновалась. Послушай, ch'erie, я знаю, как тебе тяжело. Знаю. Правда. Это все война. Долбаная война.

Жислен обняла ее за плечи и придвинулась ближе. И снова желание рассказать обо всем поднялось таким мощным валом, что Мари-Луиз охватила дрожь.

— Тебе холодно, ch'erie. Домой?

— Там мой отец.

— Не думаю, что он меня радушно примет.

Они улыбнулись друг другу, но Мари-Луиз продолжало трясти.

— Да уж.

— Тогда возьми мой жакет. Завтра отдашь.

— Спасибо.

Жислен укутала плечи подруги шерстяным жакетом, опустилась на колени рядом с ней и ласково положила ладонь ей на щеку.

— Мужайся, ch'erie. Я тобой восхищаюсь. До глубины души.

— А я нет. С чего бы мне собой восхищаться?

Жислен взяла ее за руку.

— Потому что тебе всегда труднее. Слишком много раздумий. Мне легко принимать решения, но я знаю, что тебе нет. А теперь еще это… Для меня он бош. Для тебя — мужчина. Я знаю. Но это нужно сделать. К концу войны, если мы одержим победу, он все равно почти наверняка погибнет. Если мы его не убьем, это сделает кто-нибудь другой. Теперь ты тоже причастна — нравится тебе это или нет. Возможно, мне не стоило… но что сделано, то сделано. Мы поступаем так, как должны поступать. — Несколько секунд она молча смотрела в землю. Потом подняла голову, и ее взгляд опять сделался жестким. — Если предупредишь его… то, вероятно, убьешь меня и остальных. Ты это понимаешь, не так ли?

Мари-Луиз кивнула, но не посмотрела ей в глаза.

— Подумай о Жероме и Робере. Против них направляли танки и «штуки»^[99]. Это наша война. Вероятно, такая же мерзкая, как и предыдущая. Возможно, даже хуже. — Она поднялась и посмотрела на подругу сверху вниз. — Не замерзни.

Когда Жислен ушла, одиночество и нерешительность вернулись и Мари-Луиз затрясло еще сильнее. Она с трудом разогнула закоченевшие суставы и поднялась на ноги. Мул поглядывал на нее с опаской вьючного животного, у которого люди ассоциируются с болью ударов. Мари-Луиз медленно протянула руку, чтобы погладить его, но мул выгнул шею в противоположную сторону. Мудрое решение, подумала Мари-Луиз: не доверять. Крыса тоже увидела ее и поспешно скрылась в сточной трубе, которая служила ей убежищем.

Достигнув двери своего дома, Мари-Луиз услышала стук ботинок на лестнице. Она остановилась в нерешительности, но не успела сделать выбор, как дверь открылась и на пороге появился Адам с летной курткой через плечо. Он улыбнулся ей и, как Жислен, коснулся ладонью щеки — а потом заговорил неестественно громким голосом, поднимая глаза к потолку, чтобы предупредить о присутствии ее отца.