"Тихая" Одесса

Алексей почесал голову под фуражкой. Вот те на, Пашка у Инокентьева! А он-то привык считать мальчонку горемыкой, до которого никому дела нет.

— Большая семья у Василия Сергеевича? — спросил он.

— Одна жена осталась, тихая женщина, ласковая. Не сомневайся, мальчонка в хороших руках. Да и сам Василий — душа человек, не смотри, что угрюм.

Алексей вспомнил, как провожал его Иннокентьев к Баташову, и подумал: «Кажись, и впрямь Пашке здорово повезло!..»

СОВЕЩАНИЕ В НЕРУБАЙСКОМ

Близился день приезда Максимова, и, следовательно, не за горами было завершение операции.

Подготовка к ней велась в абсолютной тайне. Если не считать сугубо засекреченных разведчиков, посвященных были только пять человек: Немцов, Оловянников, Инокентьев, Кулешов и начальник оперативного отдела губчека Демидов — гроза одесских бандитов, про которого они пели в своих песнях:

…Нас Демидов вынимает

И становит к стенке…

Кроме этих пяти человек, ни один сотрудник губчека даже не подозревал о готовящейся операции. Люди были заняты повседневной оперативной работой, которая отнимала у них все время и все силы.

Шаворский также готовился к приему Максимова. Все у него шло как по маслу. На приглашение собраться атаманы ответили согласием. Воздержался пока один Заболотный, но Шаворский был уверен, что и он приедет. В эти дни он впервые в разговоре с Алексеем упомянул о своей агентуре в губчека.

Случилось это так.

На авиационном заводе «Анатра» чекисты арестовали за саботаж нескольких инженеров. Один из них был членом организации Шаворского, состоял в пятерке.

Вечером того же дня на квартире у вдовы какого-то издателя, где иногда Шаворский ночевал, он говорил Алексею:

— Все дело в системе. Она проста и логична. Это — цепь, крепкая, как железо, и эластичная, как резина. Большевики уже опутаны ею с ног до головы, но пока еще не чувствуют этого. Почувствуют, когда она затянется у них на горле!

Разговор велся в большой уютной комнате с лепными карнизами, портретами на стенах и роскошной мебелью цвета «птичий глаз». Шаворский был в стеганой кофте с галунами и в домашних туфлях покойного издателя. От него снова попахивало спиртом. Время от времени в комнату заглядывала хозяйка дома, плоская блондинка с восковым лицом и неестественно белым носом.

— Тебе ничего не нужно, Викки? — спрашивала она фистулой, надменно обходя взглядом Алексея.

— Благодарю, ничего, — холодно отвечал Шаворский.

Когда женщина исчезала, он зябко передергивал плечами, вздыхал, как бы ища сочувствия.

— Вот оно, главное неудобство конспирации!.. — и возвращался к прерванному разговору. — Разорвать эту цепь большевики не в состоянии. За примерами недалеко ходить. Сегодня чека накрыла одного из наших. Ну и что? Чего они добились? Пятерка, в которой он состоит, не пострадает. Прикончат одного, на том и облизнутся.

— Почему одного? А где остальные?

— Остальных им не найти: члены пятерок знают только своего руководителя, а тот еще за сутки был предупрежден об аресте.

У Алексея пересохло во рту. Он спросил как можно Небрежней:

— Как так?

Шаворский снисходительно опустил веки. Он достал из кармана пачку папирос — таких же, какие были у Микоши («Сальве», десять штук, табачной фабрики братьев Поповых), закурил и, выцедив дым сквозь зубы, негромко сказал:

— Неужели вы думаете, Седой, что мы могли бы столько времени держаться, не будь у нас источника информации в самой что ни есть чекистской утробе? Хм… Уже по крайней мере два или три раза чека ничего не стоило раздавить нас в порошок. Давно бы мы гнили с вами где-нибудь в яру с пулей в затылке. Как видите, живем. Более того, в настоящее время для нас даже не слишком опасны агенты, которых засылает Немцов. да вот хотя бы с элеватором: кто-то ведь пронюхал о поджоге и стукнул в чека… Да, да, был донос! И что же? Всевидящий Немцов узнал о нем только через сутки. А мы покамест успели ликвидировать единственного свидетеля, который мог навести чекистов на след! Вот как надо работать, уважаемый!.. — Он сделал еще несколько затяжек, воткнул папиросу в розовую морскую раковину и позвал хозяйку, — Седой здесь переночует, — сказал он ей, — сооруди ему ложе. — И Алексею: — Завтра встречать этого «щирого» хохла Нечипоренку…

Нечипоренко прибыл к нерубайскому попу Никодиму точно в назначенный срок, переодетый в крестьянскую одежду — армяк, выцветший синий картуз и обмазанные дегтем сапоги с укороченными голенищами, на которых пластом лежала коричневая дорожная пыль. Сопровождал его здоровенный бородатый галичанин, облаченный в скуфью и монашескую рясу.

Галичанин был необыкновенно молчалив. За весь вечер он произнес не более трех слов. Но зато маленькие, глубоко упрятанные глазки его неотступно, пособачьи ловили каждое движение атамана.

Охранять дом Дяглов выделил двух бандитов, командовать которыми поручили Алексею.

Для обработки атамана собиралась вся «тройка».