– Как тебя зовут? – спрашивает он, когда она подходит, чтобы принять у него заказ. Тодд давно хотел задать этот вопрос и ждал подходящего момента, пытаясь разгадать ее равнодушие. Но теперь-то он не чужой человек, а регулярный посетитель; она к нему привыкла. Что касается женщин, он мыслит вполне здраво.
– Илона, – она бросает короткий взгляд на его лицо, может быть, впервые за все это время.
Тодд хочет сказать, что она ошеломительна. Судя по ее виду, сама она об этом не знает. На него наваливается груз потерянного времени, настойчивое стремление, природы которого он не понимает, но которое все равно руководит им. Чего ему хотелось бы, так это завести ее в мужской туалет и закрыться там. Что он может сделать – это спросить, когда заканчивается ее рабочий день, сводить ее в хороший ресторан, потратить приличную сумму, произвести впечатление. Все женщины любят деньги. Любая тебе отдастся, если на нее достаточно много потратить. Что бы там ни говорили в учебниках, именно деньги приводят женщину в настроение.
Илона переносит вес тела на правую ногу, бедро подается вперед. Она смотрит куда-то вдаль.
– Шот и пинту пива, – просит Тодд. Он ей ничего другого никогда и не говорил. Она отходит.
– Илона, – зовет он.
Она разворачивается и возвращается.
Тодд вспотел. По груди расползся покалывающий жар, лоб покрылся испариной.
– Когда мне было десять лет, – начинает он, – отец на моих глазах сломал матери руку. Завел за спину, она хрустнула. Левая. «Чтобы ты могла и дальше работать», – сказал он ей. И смотрел при этом мне прямо в глаза. Никогда не забуду его лица в этот момент. Он как будто что-то показывал мне, проводил демонстрацию. Учил.
Говоря это, Тодд смотрит на нее, вытирает лоб рукавом.
– Я поклялся, что никогда не стану таким, как он. Я всегда уважал тех женщин, с которыми общался. Не хочу сказать, что я святой, но я сильно их любил. Когда я достаточно повзрослел, я увел мать оттуда. И заботился о ней до самой смерти.
Тодд сам себя ненавидит за эту речь. Это не более чем малодушная попытка выбить сочувствие, бесстыдный трюк. Он рассказывал это женщинам уже не раз. Это не совсем неправда – на уровне эмоций все верно. Илона сделала полшага в его сторону, и в ее глазах загорелся свет даже раньше, чем Тодд закончил. Но сложно понять, сочувствие это или презрение. Хотя она ему еще ничего не подавала, а значит, он трезвый, наверняка это говорит в его пользу. Ведь Тодд не упился настолько, что вся душа наизнанку, он не какой-то жалкий пустозвон, вещающий о своих былых невзгодах. Он не только трезв, но и по статусу находится чуточку выше, чем остальные, кого она может встретить в этом дешевом баре. И Тодд рассчитывает на то, что трезвость сыграет в его пользу – как и ботинки из телячьей кожи, стильная стрижка, «Ролекс Милгаусс», поблескивающие на левом запястье.
– Не знаю, почему решил вам об этом рассказать, – говорит он.
Официантка снова отворачивается, Тодд снова ее подзывает.
– Я изо всех сил стараюсь привлечь ваше внимание, – продолжает он. – Но прошу прощения. Наверняка вы целый день выслушиваете подобные плаксивые истории, хотя заслуживаете куда большего – вам нужен мужчина, который забудет о себе и будет думать только о вас. Баловать вас. Дарить цветы и подарки. Делать массаж стоп, когда вы вернетесь с работы.
Илона неожиданно начинает смеяться, свойственная ей безучастность внезапно сменяется радующей душу теплотой, и после этого их общение несколько меняется. Пока он пил, она уже согласилась сходить поужинать с ним в свой выходной – за два дня до того, как он должен получить результаты анализов и за пять дней до свадьбы. Тодд предпочел бы ужин, но это невозможно – по крайней мере, пока не снят комендантский час. Когда сын родится, он постарается организовать дома какие-нибудь перемены. Установит правила, сделает так, чтобы можно было жить как раньше. Бегать куда-то украдкой – не в его стиле, да и вообще не вариант. Тодд снова станет сам себе хозяин, точно так же, как было с Джоди.