Тихие гости

Торжествующая Справедливость следила за ходом событий и выводов никаких мне не сообщала. Она, правда, уходила в ту самую пресловутую соседнюю комнату, советовалась со Смертью и, кажется, Местью. Между тем появилась жуткая мумия умершей жены. Торжествующая Справедливость послала меня за Живой Водой. Не мешкая, я отправилась в пустынное место, с обеих сторон зажатое горами, где струился среди камней, песка и пыли самый что ни на есть невзрачный ручеек. Это и была Живая Вода, хотя мне всегда казалось, что вокруг должна произрастать буйная растительность, кипеть жизнь.

Набрав ее в странную емкость типа грелки, я заспешила обратно, рассуждая про себя: «Конечно, мумию оживлять глупо. Кому какой прок от ожившей мумии? Это же уже мертвец, все к этому привыкли, смирились. Лучше я брызну на слепую девушку. Ей, во всяком случае, не повредит...»

И, проходя мимо, слегка брызнула на голову девушки Живой Водой. Ничего не произошло. Придя в соседнюю комнату, я поинтересовалась у Смерти, почему Вода не действует.

— Ничего страшного, — сказала успокаивающе Смерть. — Подействует только часа через два или дня через два...

Когда я вышла из соседней комнаты, оказалось, что Вода действительно подействовала — девушка прозрела и праздновала воссоединение со своим отцом. Его оправдали. Все были счастливы. Наконец был снят страшный груз, лежавший на этих людях столько лет, — это и есть Справедливость.

Но все же ощущение, что эта справедливость какая-то однобокая, не покидало меня.

А как же те люди, которыми папаша расплачивается за свое благополучие? Они толпились в дальнем конце комнаты, словно бы измазанные какой-то тиной. Пара пенсионного возраста. Девушка. Семья с девочкой. Мне сразу вспомнилась заметка о пропавших дачниках. Они озирались, не понимая, где находятся. Разве это справедливо? Или этому папаше снова помогла нечисть? Или никому она не помогала, кроме самой себя...

Никто нас уже не видел, а из соседней комнаты все исчезли... Дело было сделано. И вдруг все словно сжалось в одну точку, обрушилось вокруг. Хлынуло из всех щелей пестрое безумие, красные колпаки. Завизжало:

— Зимой договор не действует!

Из ниоткуда возникший отец девушки повернулся ко мне с бледным, искаженным от ужаса лицом:

— А почему я здесь? Почему я? Я умер? Я умер? — Голос его сорвался.

Видеть взрослого человека в такой панике было очень тревожно. Тварь за его спиной отпрыгнула, растворилась, впиталась в пол. А красные колпаки, размахивая сковородками, полными раскаленных углей, все визжали, клацая зубами:

— Зимой договор не действует!

Что за красные колпаки? Откуда я их помню?

Они кружили вокруг нас, и было непонятно — я все еще под защитой Справедливости или точно так же в опасности, как этот неприятный мужчина...

И тут он уставился на меня:

— А ты кто? Я теперь как все? Ты тоже умерла?

Мне стало так жутко, что даже в груди все сжалось в холодный твердый ком. И тут меня словно толкнуло изнутри. Сон оборвался.

Вытаращив глаза в темноту, слыша недоброе потрескивание печи, с сердцем, колотящимся у самого горла, я лежала и пыталась справиться с приступом паники.

В голове еще раздавались отголоски хриплого отчаянного вопля: «Я умер? Я умер?»

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

— Ну и кто вам приснился?

Кажется, мы уже довольно долго лежали в темноте, проснувшись и прислушиваясь к потрескиваниям, поскрипыванию досок пола и будто бы мелким шажочкам, которые, разумеется, были плодом исключительно нашего воображения.

Лера первая нарушила молчание. Похоже, спросила первое пришедшее в голову, только бы разбить эту тишину и показать, что мы не в ссоре.

Соня не торопилась рассказывать, поэтому ответила я:

— Все граждане мужского пола, как один, были весьма неприятными личностями. Жуткими. И кажется, мертвыми.

— Что, и у тебя? — Лерка даже села.

— Может, мы неправильно сформулировали свои желания? — хрипло предположила Соня.

— Куда уж яснее-то! — фыркнула Лерка.

— Может, мы угорели? — продолжала свою мрачноту Сонька. — Заслонку забыли отодвинуть, и все. Кирдык.

Лерка молча спрыгнула на пол и босиком подбежала к печке. Загремела заслонкой, выругалась, когда уронила ее на пол, наконец включила лампу и демонстративно принялась запихивать заслонку обратно. Понятно, что ничего мы не забыли. Не идиотки же мы.

И дверь мы всегда запирали!

— Или еще угорим. Попозже, — никак не могла успокоиться Сонька со своими дурацкими пророчествами.

Как будто нарочно себя накручивала, чтобы не только у нее приступ начался, но и мы запаниковали.

— Сама ты угорела! — огрызнулась Валерия.

Собралась было выйти в коридор, но сначала задержалась у закрытой двери и прислушалась.

Мы злились на Соньку, готовили завтрак, съели его, по привычке оделись на прогулку, практически не разговаривая друг с другом. И тут как-то запоздало пришло осознание того, что вчера могло с нами приключиться нехорошее. Очень-очень нехорошее. И вот тогда стало страшно выходить.