Тихие воды

Центральный концертный зал – огромная сфера из белого стекла и хромированного металла, надутый пузырь амбиций и роскоши – считался шедевром новой архитектуры. Верхнюю часть, отделенную от небосвода стеклянной крышей, в любую погоду сохранявшей прозрачность, занимал банкетный зал, который при необходимости мог превратиться во что угодно – от стадиона до кинотеатра. Сатурнианским кольцом опоясывал сферу балкон, вмещавший огромное количество народу и лишь исчезающе-тонким парапетом отделенный от улиц, раскинувшихся под ногами. Гости, собиравшиеся после похорон пока не выходили наружу, это позже, когда совсем стемнеет, они выскочат на балкон, чтобы полюбоваться на то, как из крематория, находившегося совсем рядом, повалит густой дым, окрашенный и подсвеченный – будут кремировать покойного, заканчивать эту главу истории Евразии и развлекать все еще живых. В ОЕ давно никого не предавали земле – земля нужна живым, вспомнилось Аде, мертвым она ни к чему – и похороны давно потеряли свой традиционный облик. Разве что в храмах отпоют, да вот еще на небольшую кафедру в центре зала взобрался какой-то видный церковный деятель, – кардинал, Папе нездоровилось в последнее время – читать проповедь, не отличимую от уже прозвучавших речей политиков, не отличимую от того, что еще будет сказано. Ада отвлеклась, мимо прошел человек, быстро, почти бегом, тоже едва ли слушая, что вещает с кафедры кардинал, и Аду поразило обеспокоенное выражение его лица, так контрастировавшее с абсолютно ровным выражением глаз, взгляд которых, как ей на секунду показалось, мгновенно сканировал каждого человека, попадавшего в поле его зрения, и задержавшегося на ней несколько дольше. Его глаза зафиксировались на ней, и Ада вздрогнула от чувства, что вся видна, насквозь, до костей, до самых потаенных мыслей. Она поторопилась опустить глаза в бокал с вином, но, едва он прошел мимо, снова стала искать его глазами, удивленная тем, насколько раздраженными выглядели его малейшие жесты. Она никогда не видела его таким встревоженным, и, могла поспорить, никто в ОЕ никогда не видел. Герман Бельке, главный хранитель Государства, начальник службы охраны порядка и общественной безопасности, структуры объединившей в себе полицейские, специальные, разведовательные и контр-разведовательные, следственные, прокурорские, и кто знает какие еще функции, славился своим спокойствием. Глядя на его строгое, словно из стали отлитое лицо, люди в ОЕ всегда чувствовали, что, пока он бдит, они в полной безопасности. Учитывая количество терактов, предотвращенных его службой, количество выявленных и осужденных шпионов, преступников и заговорщиков, можно было не сомневаться, что дело свое он знает очень хорошо. Ада, во всяком случае, никогда не сомневалась – люди в темно– серой форме, с их спокойными, гладкими лицами, мягкими, незапоминающимися голосами и пустой улыбкой, одно время, восемь лет назад, вызывали в ней ужас, но со временем она научила себя доверять. Ведь если не верить, что они озабочены только безопасностью – ее личной и ее страны – кому и чему вообще можно верить, как можно жить? Она знала, про ошибки, про просчеты, сама была свидетельницей их несколько топорной работы, но разве можно винить руководителя во всех грехах исполнителей? Он был совершенством, его подчиненные брали с него пример, и то, как жестко он расправлялся с теми, кто не соответствовал высоким требованиям, убеждало ее, что однажды все огрехи будут исправлены, и служба охраны сделается идеальной. А теперь он шел мимо, торопился, и выглядел таким… человечным, что внутри у Ады все сжалось. Может, он тоже чувствует это, подумала, может, тоже замечает, как много стало беспорядка, разброда вокруг, как ослабилась узда, и всякая гадость полезла из еще недавно таких благонадежных граждан. Ей стало неуютно – когда видишь тревогу на лице руководителя службы безопасности, поневоле начнешь волноваться.

– Что тут планируется? – Поинтересовалась шепотом у Арфова, когда окончательно потеряла Германа из виду, что было неудивительно, учитывая толпу, ее состояние и его высокий профессионализм. Неизвестно какой по счету бокал перекочевал из ее руки на поднос проходившего мимо официанта. Ада поняла, что еще немного, и она потеряет контроль над собой – и так уже в голове приятно шумело, пожалуй, громче, чем следовало бы. Домой, пора домой, взывало благоразумие, но это не она, это Илья должен принимать такие решения.

– А что может быть? Речи, речи и еще раз речи. В основном о неоценимом вкладе покойного в мир и становление нашей демократии. Не думаю, что планируется что-то интересное. Разве что ближе к ночи, когда начнут сжигать, но если хочешь, через пару часов можно будет незаметно ускользнуть домой. Ты только поосторожней с этим, – он выразительно покосился на ее бокал. – Не хочу, чтобы было как в прошлый раз, у нас Комиссия в понедельник…