Тихие выселки

Был очень светлый день. Солнце успело повернуть на лето, и хотя по ночам, пугая тишину, бревна в стенах изб стреляют, лопаясь от мороза, днями солнце взбирается на небо все выше и выше, — в полдень становится до того хорошо, что с улицы нет желания уходить.

Тогда он, Низовцев, не вошел в контору с ходу, а присел на солнечной стороне крыльца, тем более на крыльце уже грелся секретарь парткома Алтынов. Последнее время Алтынов жаловался на желудок, вроде старая язва ожила.

Захрустели снежной коркой полозья, из-за угла показалась серая лошадь. То приехал Грошев, вываливаясь из санок, он необычно весело крикнул:

— Со светлым солнышком! — Привязав лошадь к перилам крыльца и поздоровавшись за руку с Низовцевым и Алтыновым, он с оживлением продолжал: — Бывало, об эту пору в Кузьминском шумно и нарядно было. А как же, ночи поубавились, солнышко поднялось, всяк на свет спешит. Ребятня с гор гремит ледянками. Парни с девками тоже не прочь на дровнях прокатиться с горы. А нынче в селе мало люду стало.

Сел в тени, где холодком потягивало, зато оттуда можно было преданно в глаза начальству смотреть. Низовцеву давно претила угодливость Грошева. Андрей Егорович тогда прямо сказал:

— Что на холоде пристроился, садись рядом с нами. На нас, наверно, давно нагляделся.

— Погодите, — отговорился Грошев, на его одутловатом лице появилась ехидная усмешка. — Я вам сейчас новость сообщу: Мария-то Антонова ночь переспала с подпаском Миленкиным и объявила на всю Малиновку, что они муж и жена! Прямо умора! Как кошки, ей-богу. Миленкин-то и в годы еще не вышел.

Алтынов как будто раньше знал о них что-то, радостно воскликнул:

— Значит, они сошлись! Ну, добро, добро, я же боялся…

— Вот в Малиновке и еще одна свадьба, — произнес Низовцев, стараясь получше вспомнить этого самого пастушка, которого сам направлял учиться в техникум.

— Какая свадьба, — возразил Грошев. — Они же сошлись понарошке. Мария, как ее мать, приживет ребенка — и ладно.

Низовцева покоробило, он повернулся к Алтынову и, сделав вид, что не слышал слов Грошева, сказал:

— Понимаешь, Иван Ильич, без свадьбы, а ведь это на всю жизнь. Нам надо подумать.

— Андрей Егорыч, да это же несерьезно они, — попытался вмешаться Грошев.

Низовцев недобро сверкнул на него глазами.

— Ты себя полностью выказал, мне ясно! Помолчи.

Грошев, поскучнев, подался в контору, сославшись, что ему «надо к экономисту заглянуть». Когда за ним захлопнулась дверь, Низовцев сказал Алтынову:

— Вот такие все святое опорочат, наверно, поэтому у нас народ и не держится.

— Андрей Егорыч, Тимофей Антоныч сказал не со зла, он старый человек, образование неполное начальное, что с него взять, — заступился Алтынов за бригадира.

Низовцев примирительно хлопнул по плечу Алтынова:

— Шут с ним, с Грошевым! Давай, Иван, колхозом им свадьбу уладим. Ей, ей, Маша заслужила того. Я соглашусь быть посаженым отцом, а?

Алтынов, поморщившись, вяло согласился:

— Надо, конечно. Боюсь, что я не смогу быть на свадьбе: там, как ни крутись, вино нужно пить. А врач сказал нельзя. После войны по району мотался: где поешь, а где и с пустым брюхом в ночь ляжешь. Вот оно и отозвалось. Да, жег себя, не жалел, лишь бы только дело шло, а дело, вишь, не очень-то шло.

Алтынову, видно, о чем-то своем хотелось поговорить, но Низовцев не поддержал его, потому что им полностью овладела мысль, как провести колхозную свадьбу в Малиновке, чтобы она всем запомнилась.

Свадьба Маши и Кости помогла ему, Низовцеву, многого добиться. Она Малиновских и кузьминских доярок сблизила, а кое-кого и примирила.

Свадьба была в доме животноводов: там просторно. Ну, и поплясали. Сначала как-то скованно люди чувствовали себя, тогда он, председатель, как бывало на фронте, лихо сплясал «яблочко». И сразу в плясунах отбою не стало. В круг вышла Георгия Кошкина жена, Настя. Анна Кошкина, что стояла у окна, лицом закаменела. Она за весь вечер ни разу к снохе не подошла и словом с ней не перекинулась. Маленькая Настя, уткнув руки в боки, засеменила бойко ногами, затем, вскинув над головой правую руку серпом, поплыла по кругу, как бы кланяясь. Перед Анной Кошкиной чуть-чуть приостановилась и поклонилась, а потом дальше пошла.

Анна следила за снохой, а он, Низовцев, следил за Анной: так и тянуло подойти к ней и сказать: «Что же ты на них, молодых, сердишься? Им вместе хорошо, так тебе чего же надо?» Но не подошел, не сказал, может быть, Анна сама догадается. Это лучше, когда сама поймет, что в мире не всегда делается по нашему хотению и разумению.

А Настя плясала старательно, будто выполняла работу, которую нельзя сделать плохо. Любка-Птичка восхитилась на весь зал:

— Ишь, как ногами выделывает! Гога, тебе, поди, не скучно с ней? — И Анне Кошкиной нарочно крикнула: — Сыграла бы ты, Анна, им свадьбу. Эх, и поплясала бы я!

Низовцев ждал, что ответит Анна, но в круг ворвалась, как заведенная юла, Галя Мамина, прищелкивая пальцами, она воскликнула:

— Иии, поехали, милые!