Тихий дом (СИ)

Я не мог вернуться домой, не мог смотреть в глаза бабушке, мне необходимо было успокоиться. Как умалишенный бродил я по улицам, наталкиваясь на прохожих, перед моими глазами бесконечно повторялась сцена безудержного разврата, где Лика и Костя с каждым разом все более походили на сцепившихся зверей, а я шептал себе под нос, как заклинание: "Ангел, мой чистый прекрасный ангел, моя нежная девочка, ангел мой..." Ноги, как преступника, привели меня обратно на место преступления - я сидел на лавочке во дворе, где проживали Костя с Ликой и, разглядывая песок под ногами, повторял безумное заклинание.

Моей головы коснулась теплая рука. Я поднял глаза. Передо мной стояла Анжелика, она улыбалась так нежно, так ласково, так дружественно... Она что-то говорила, кажется, укоряла меня за то, что не пришел в гости, и ей пришлось коротать вечер с сестрой и ее парнем. Эта улыбка, эти огромные светлые глаза, теплая нежная ладонь на моем пульсирующем болью затылке - это было так прекрасно, я шептал свое заклинание вслух: "Ангел, мой чистый прекрасный ангел, моя нежная девочка, ангел мой...", а Лика сидела рядом, едва касаясь меня коленом, и гладила по голове, урча что-то очень и очень приятное. Меня опять вырвало и я убежал прочь.

Бабушка стояла на коленях перед иконой и шепотом молилась. Темную комнату и ее спокойное родное лицо освещала лишь восковая свеча. Я встал рядом, по моим щекам текли ручьи чего-то очень горького, прожигая борозды до черепной кости. Сам не понимая как, вместо своего обычного заклинания, я трижды прочел покаянный псалом Давида - и успокоился. Бабушка подняла меня с колен, отвела на кухню, напоила теплым молоком с печеньем и сказала полушепотом:

- Ничего, Андрюша, это случается с каждым человеком, надо просто эту беду пережить. Завтра я поведу тебя к одному очень сильному священнику. Вот увидишь, он найдет такие слова, что всю беду унесет, как дым ветром.

Следующим утром я вместе с бабушкой прочитал утреннее правило, когда чистил зубы, глянул на себя в зеркало - там маячило серое лицо мертвеца с потухшими глазами. Выпил крепкого чаю с молоком, и мы отправились в лабиринты арбатских переулков. Отец Василий извинился передо мной за то, что ему приходится сидеть на кровати: он болел и тихо умирал.

Говорил со мной с большой любовью и непривычным уважением. Он рассказал, как в юности насмерть влюбился в одну красавицу, как страдал и болел, как впервые узнал, что такое горе горькое - это когда весь, с головы до пят, переполнен едкой горечью. А прошло это наваждение сразу после одной исповеди, но чистой и искренней.

- А что было с красавицей? - поинтересовался я.

- Она вскоре умерла, от чахотки, - вздохнул седой умирающий старец.

Видимо, так и не забыл он первую любовь. Пожевав сухими губами, старец в раздумье спросил:

- Скажи, Андрей, а твоя Ангелина, как к тебе относится, не пристает?

- Нет, батюшка, у нас отношения вполне целомудренные. Это ее сестра и знакомые всё никак не успокоятся, пока не... Сведут нас...

- Понятно, - прервал он мои неуклюжие пояснения. - Тогда, Господь обязательно что-то сделает с ней: или в монастырь отправит, или к Себе заберет. Так что у вас скоро все закончится.

Отец Василий мягко спросил меня, не хочу ли я исповедаться? Я кивнул. Мы с ним встали на молитву, прочли покаянный канон по древнему чину, вместе, с ноющей болью в спине и коленях, со слезами, сделали сорок поклонов. Он, сетуя на старость-не-радость присел на кровать, я остался стоять на коленях. Проскрипев обычное "исповедаю Господу Богу и тебе, отче,..", я стал перечислять грехи. Они потекли из меня черной зловонной рекой, с каждым произнесенным словом я будто разгибался. По окончании, отец Василий задал несколько уточняющих вопросов, прочитал разрешительную молитву, убрал с моей головы ленту епитрахили, долгим внимательным взглядом из-под очков сопроводил мое целование Креста и Евангелия и, наконец, обняв по-отечески, подтолкнул к старинному венецианскому зеркалу овальной формы. Из серебряной глади на меня смотрел ясным взором и тихонько улыбался весьма симпатичный юноша со здоровым румянцем на щеках. Старец внезапно помолодевшим красивым баритоном сказал:

- Ангел мой! Ты сейчас, Андрей, - чистый светлый ангел. Оставайся таким как можно дольше, а если приведется снова испачкаться земной грязью, беги на исповедь - она делает чудеса. Ангел мой...

До конца майских праздников бабушка увезла меня в село, где я читал, гулял по лесу, общался с простыми людьми - они с утра до вечера трудились и городское повальное пьянство им было неведомо. В последний день каникул я вернулся в город и обнаружил, что празднующий народ в безудержном пьяном угаре дошел до безумия. Вместо ясных глаз простого сельского труженика на серых лицах горожан я видел лишь сонную муть, сочащуюся из опухших век. Вечером ко мне пришел Костя и хрипло сказал:

- Сегодня твою Анжелику убивать будут.

- Боюсь, для меня она уже умерла, - спокойно констатировал я. - ...Как ни горько это сознавать. Слушай, Костя, я уже разорвал эту цепь. Не хочу возвращаться в рабство.