Тихий дом (СИ)

Квартира, в которой проживал Алеша с семейством, имела восемь комнат. Такие в этом же доме занимали обычно семьи генералов, министров и народных артистов. Впрочем, Алешина семья теснилась в трех комнатах, остальные занимали кто попало: торговцы с рынка, таксисты, официанты, "рабочие и крестьяне". Ванная, туалет и кухня ошеломляли непривычной огромностью. Я видел, как дети в ванной играли в футбол, а по коридору ездили на велосипедах, наперегонки. Поздоровавшись с женой и двумя младшими детьми, мы прошли на кухню и застали пир горой, устроенный на составленных кухонных столах. Здесь сидели старшие сыновья Алексея, пятеро жильцов мужского пола из завсегдатаев пиров и три женщины.

Как бы отдельно и независимо от всех в торце рядком сидели пунцовые лицами трое мужчин и громко разговаривали. Рядовые застольщики закусывали хлебное вино традиционными салатом-оливье, винегретом и колбасой. Торцевая троица обставила себя салом пяти сортов, кругами домашней колбасы, бужениной, жареной рыбой, помидорами и малосольными огурцами - всё это возмутительно вкусно пахло и само просилось в рот. Центральное место смачной окраины занимали бутыль перцовки, керамическая бадья с борщом и блюдо с варениками, обильно политые густой сметаной.

Алексей нас со стариком Назарычем подсадил на свободные стулья на границе между центром и окраиной, представил гостям. Особо вежливо познакомил с троицей: режиссер Николай крутил туда-сюда монитор ноутбука, его соседи - ресторатор Борис и только что приехавший в Москву в поисках работы киевлянин Дима с интересом рассматривали мелькающие картинки. Даже я узнал, что изображалось на фотографиях: Крещатик, мост через Днепр, ДнепроГЭС, остров Хортица с декорациями к фильму "Тарас Бульба", виды Львова, Харькова, Полтавы, парки, азовские лиманы и, конечно, степь. Насколько я понял, Николай с Борисом жили в Москве и неплохо преуспели, вот и позвали друга детства Диму подзаработать деньжат, а может со временем купить здесь жилье и перевезти семью. Николай поспешил наполнить наши тарелки едой и налил в граненые стаканы перцовку.

- Вот, нашел! Наконец-то! Эту песню мы разучивали в школьном хоре. Знаете, как трудно ее исполнять! А вы послушайте, как Тонечка на "Голосе Крайины" поёт - это нечто фантастическое!

На экране монитора из серебристого облака выплыла, как белая птица, красивая девушка с белом платье и запела чистым высоким голоском:

Ой, летли дик гуси,

Ой, летли у недлю дощову.

Впало пр"я на подвр"я,

Закотилось, як повр"я у траву.

О, это на самом деле было ну очень красиво, а пела девушка так чисто и звонко, что не верилось, будто поёт живьем, а не "под фанеру". Я даже переживал, когда Тоня брала немыслимые по высоте ноты, да еще на максимальной громкости. И всё тут было здорово: и мудрые слова, и дивная мелодия, и чудесное исполнение, и девушка в белом платье, будто белая лебедь летящая над серебристым облаком сцены.

- Очень красиво! - вырвалось у меня. Народ вокруг согласно закивал головами.

- А вот это? - Николай нашел файл и кликнул по иконке. По экрану монитора потекли роскошные картины: степь в серебристом ковыле, плакучие ивы над речкой, беленькие хаты с резными наличниками на холме, строй пирамидальных тополей в пунцовых лучах заката. А из динамиков раздалась напевная мелодия и звонкие голоса:

Ой там на гор, ой там на крутй,

Ой там сидло пара голубв.

Вони сидли, милувалися,

Сивими крильми обнмалися.

- Какие пронзительные песни! - просипел Назарыч. - Еще давай, Коленька!

Николай порылся в папках на рабочем столе, хмыкнул и поставил на воспроизведение следующую песню:

Нiч яка мисячна,

зоряна, ясная

видно хочь голки сбирай.

вийди коханая працею зморена

хочь на хвилиночку в гай

...

Ты не лякайся, що змерзнеш лебэденько.

Тепло - ни вiтру, нi хмар,

Я пригорну тебе до свого сердонька,

А воно палке, мов жар.

- Назарыч, Леша, вам слова понятны? Может перевести? - предложил Борис.

- Да нет, зачем, всё ясно. Коханая, лэбедэнько, жар сердонька, даже не лякайся - то есть, не бойся. Всё будто из детства. Думаю, у каждого москвича были друзья-украинцы, которые говорили по-своему, и нам перевод не требовался. Давай еще что-нибудь, очень хорошо поют.

- А эту песню я бы назвал вторым гимном. Это же какая высочайшая поэзия! Послушайте:

Дивлюсь я на небо та й думку гадаю:

Чому я не сокл, чому не лтаю?

Чому мен, Боже, ти крилець не дав?

Я б землю покинув в небо злтав!

Под великолепные песни, которые все слушали затаив дыхание, под всеобщее ликование и чувство глубокой взаимной симпатии, я не заметил, как выпил три стаканчика перцовки, съел целый круг домашней колбасы с чесноком и увесистый шматок сала, да еще и отполировал все это десятком-другим ложками борща и пятком вареников с ладонь. Внутри всё горело, тепло разливалось по телу, накатывая волнами в ступни ног, ладони, выжимая слезы из глаз. Хотелось всех обнимать и целовать. Наши души словно отделились от мест постоянной дислокации, взмахнули крыльями, взлетели как сокол в небо, сплелись в единое облако и растворились в его золотистом сиянии, как в океане любви.