Тихий Дон Кихот

По дороге в специализированном автобусе Санчук ставил перед подразделением ОМОНа боевую задачу. Он описал всех возможных участников инцидента, выделив из них возможных заложников.

— Заложников, если состоится захват, будет четыре, а скорее всего пять человек: пожилая семейная пара, они хозяева дома, Светлана Перейкина с сыном Иваном и Аня. Анна Корнилова. У меня есть только одна фотография, это Перейкина.

Санчо пустил по рукам омоновцев фотографию Светланы Перейкиной, взятую из дела об убийстве Владислава Перейкина, ее бывшего мужа.

— Бандитов, — продолжал Санчук, — от пяти до семи человек. Среди них, возможно, окажется Михаил Корнилов. Он нужен всем нам живым и здоровым. Вообще, приказываю применять оружие только, — он сделал паузу, — в самом крайнем случае. Вопросы есть?

Омоновцы сидели расслабившись, места в автобусе хватало, кто ноги вытянул, кто наоборот, свернулся калачиком и прикорнул. Но это не было полным расслаблением, те, кто дремал, дремали вполглаза, те, кто прикинулся глухим, все равно прислушивались вполуха. Отдыхали перед операцией, потому что там, на месте, им всем надо было полностью выложиться. Ведь есть приказ не применять оружие, а это значит, что придется применить все остальные навыки и выполнить операцию.

Санчук не сказал, кто такие эти предполагаемые бандиты, но слушок по управлению пробежал уже, а он может оказаться верным, что брать придется своих. Скурвившихся своих. Неприятно, но факт.

Форма на бойцах была по сезону летняя: выдержанный в серых и темно-серых холодных тонах камуфляж. Только шевроны с триколором выделялись яркими пятнами на рукавах. Бронежилеты и оружие лежали пока в своих штатных контейнерах и ждали своего часа.

Лица спокойные, даже равнодушные. Оно и правильно, наверное, у опытного бойца чувства должны быть выключены, а вот мышечную память, зрение и слух следует включить на полную, что называется, катушку.

— Коля, а там вода поблизости есть? — произнес командир отряда, отдавая Санчуку нарисованный Аней план участка.

— Речка, близко от дома, вот тут примерно, — он показал офицеру место.

Командир чуть приподнял руку, и все бойцы разом зашевелились, обращая свое внимание на его призыв. Тот несколькими знаками, не произнося при этом ни слова, расставил всех по местам будущей операции. После чего отряд снова принял вольные позы…

— Корнилов, это вообще ты? — спросила она тихо. Оба они стояли у окна в ее детской комнате и смотрели вдаль.

— Аня… Ну перестань, — поморщился он.

— А где папа? Я его не видела, — тревожно спросила она.

— О каком из своих многочисленных пап ты говоришь?

— Перестань, — теперь сморщилась и отвернулась от окна она. — Алексей Иванович, естественно.

— Говорят, в музее сидит, размышляет о своей жизни…

— Ты мне можешь объяснить, — Аня взглянула на него в упор, — как ты до этого додумался?

— Ты вряд ли мне поверишь, — равнодушно ответил Корнилов.

— Ведь ты же совсем не так хотел жить!

— Вот это ты верно подметила. Жить я хотел совсем не так! — на лице его появилось желчное выражение застарелой обиды. — Я устал, Аня. Устал тянуть лямку и ничего не иметь взамен. Я извелся оттого, что количество моей работы никогда не переходило в качество. Понимаешь? Хоть двадцать четыре часа в сутки работай — получи зарплату. Профессия наша использует самые мужские наши качества, а зарплату платят, как девочке-уборщице. Я не чувствую себя мужчиной, пока я езжу на машине, подаренной моей женщине кем-то другим. Пока я живу в ее доме, который подарил ей не я. А я пыжусь, пыжусь — и пшик, даже есть скоро нечего было бы, если на бензин да на дом тратиться. Ты пошла работать! В какое-то мерзкое издательство. А почему? Потому что муж не может тебя обеспечить.

— А меня ты спросил — мне это надо? — возмущенно прокричала Аня. — Обеспечить. Прямо завхоз нашелся.

— Ты не можешь меня понять. Ты — женщина. В тебе нет этих комплексов кормильца. И потом есть еще причины. Я сильный, здоровый, в расцвете лет. И я — никто. Служу государству, которое должен любить, хоть никогда его в глаза не видел. Нету мотивации. А требуют — не поднять. Кончился романтизм бедного рыцарства. Молодой был — служил. А сейчас служить никому не хочу. Я чувствую, что могу за собой вести. Если б ты знала, как нужно мне было это увидеть. Подтвердить. Если бы другие времена были — ушел бы атаманом в степь. Пиратом на корабле. Сам себе хозяином был бы и всем, кто бы мне доверился. Я сам могу! Понимаешь? Я понял, что могу!

— А ты сам-то понял, что ты смог? — спросила Аня устало. — Ты любовь мою к тебе убить смог! Вот и от комплексов избавился заодно.

— Не говори так, Аня! Я любил тебя до ужаса, — прошептал он, проводя ладонью по своему лицу.

— Любил! Значит, уже не любишь? Да? Денежки больше любишь. Ну, конечно, меня не любишь — если бы любил, не приехал бы сюда со своими шакалами, не посмел бы сунуться в мой дом!