Тихий герой

МакГонагалл, видимо, решила, что выжидание себя исчерпало. Позади Уизли вырос строгий преподаватель Трансфигурации.

— Возможно, мне стоит превратить вас в хронометр, мистер Уизли, дабы вы не опаздывали на уроки? — МакГонагалл строго посмотрела на меня, но я в это время старательно выводил на новом листе: «2 сентября, Трансфигурация». — Займите своё место.

Похоже, *здесь* МакКошка не линяет. Это обнадёживает.

Рыжий с досадой посмотрел мне в спину и последовал на галёрку.

— Трансфигурация — один из самых сложных и опасных разделов магии, который вы будете изучать в Хогвартсе, — начала МакГонагалл. — Любое нарушение дисциплины на моих уроках…

Выходка Уизли опять разбередила жгучую боль в переносице. В затылке начал наливаться тошнотой новый ком. Неспешно фиксируя каллиграфией заумную профессорскую муть, мне удавалось удерживать дискомфорт на приемлемом уровне, но по окончании конспектирования пытка вернулась с новой силой.

Кстати, я так и не видел свою палочку, — вспомнил я, глядя на выданную мне спичку. Превратить кусочек дерева в любой соразмерный предмет для меня не проблема, но… это нужно сделать палочкой, жестурно и… вербально. Иного результата педантичная МакГонагалл не примет.

Я достал так и не вскрытую с июля коробку с клеймом Олливандера. Худшие ожидания оправдались: остролист и, скорее всего, выдранное с хвоста перо. Холодная колючая рукоятка легла в ладонь. Попыталась выскользнуть. Попыталась посадить занозу. Попросилась обратно в коробку.

Палочка очень не хотела такого хозяина, как я. Желание было обоюдным.

— Мистер Поттер, ваши привилегии требуют особого приглашения?

Со слизеринской галёрки захихикали. Комок в затылке надулся, заполнил всё пространство под черепом и сейчас с боем вырывался наружу, выдавливая фиолетовые круги перед глазами.

— Мне ещё долго ждать?

Ты не понимаешь, чего требуешь, женщина. Я огляделся по сторонам. Если эта палка опять взорвётся — тебя, профессор, мне не жалко. Но вокруг дети.

Со второй попытки я поднялся, прихватил спичку и поплёлся к пустующему учительскому столу. Боль опустилась ниже, отчаянно заломило кости и суставы.

— Да что ж такое… Вернитесь немедленно!

Стол преподавателя находился на некотором удалении от ученических парт, немного приподнятый кафедрой. Первое — хорошо, второе… надеюсь, осколки не долетят. Я бросил долбаную спичку на столешницу и поднял палочку. Спичку нашёл не сразу — глаза почти ничего не видели за облепившей зрение мутью.

— Вау! Мастер-класс от национального героя! — шутовски восхитился Малфой, вызывая приступ смеха у прихлебателей. — Жги, Поттер! Мы запомним тебя…

Рука начала выплетать какой-то жест.

«Мутабор а…»

Картина погружённого в полумрак класса внезапно сменилась на свой негатив. Окончание мысленной формулы потонуло в пушечном грохоте за едва выдержавшими оконными стёклами. Удар молнии куда-то совсем рядом с классом заглушил взрыв концентратора. Деревянный корпус палочки разорвало в мелкую труху — к счастью, в сопротивляющемся воздухе пролетевшую недалеко. На стол медленно опускалось объятое белым жарким пламенем перо — не сгорающее и не обугливающееся, как и положено перу феникса.

В поднявшейся суматохе не сразу обнаружили, что в аудитории стало на одного ученика меньше.

Полевая хирургия

«Мутабор анима»

Я падал на землю в позе парашютиста в затяжном прыжке. Тело медленно отходило от болевого удара, искалываемое тысячами бодрящих иголочек. Вокруг продолжали бить молнии — видимо, громыхавший вдалеке грозовой фронт наконец-то дошёл до окрестностей замка. Головная боль ушла, зрение работало удивительно чётко. Была видна каждая трещина на…

Когда-то я это уже видел. Во сне, наверное? Вот сейчас — нужно посмотреть направо…

В грохоте сверкающих молний и шуме холодного ливня сложно различить крик сипухи, но сегодня это получилось бы у многих, находись они в этот момент под открытым небом. Да! Это небо вновь моё! Даже если бы я никогда не смог превратиться обратно — я выбрал бы птичью долю вместо жизни без полётов. Как же здесь свободно!

Неладное я почувствовал не сразу. Сначала забурлило в животе. Многострадальную голову опять сдавило каким-то обручем. Внутренности задёргались, схватываемые сильными судорогами. Не понимая, что происходит, я на всякий случай начал снижаться — вдруг откажут ещё и крылья… И тут случилось невероятное: меня пробил понос.

Гадить мне нечем: я ещё ничего не ел и не пил в этой форме. Несмотря на это, птичье тело избавлялось от лишнего — императивно и форсированно. Поскольку твёрдых излишков не было, извергалась жидкость. Поскольку лишней жидкости тоже не было, она бралась из крови и тканей. Поскольку процесс был форсированным и, по всей видимости, аварийным, тормозов у него не было.