Тихий гром. Книга третья

— Какого черта ты тут расселси! — издали закричал ему Тимофей Рушников. — До ужина, что ль, сидеть будешь?

— А тебе для чего я спешно понадобился? — невозмутимо спросил Паша и, оглядевшись, заметил, что поляна почти опустела.

— Петренко выпросил позволения у поручика сходить нам в передовой окоп, — разъяснил Тимофей. — Какая-то представления там будто бы намечается.

— Ну?

— Ну, ежели хошь, дак пошли. А не хошь — в землянке оставайся, потому как связного там велено оставить на всякий случай.

Федяев заторопился. Доскребая со дна полной ложкой, изрек:

— Мать наша — гречневая каша: не перцу чета, не порвет живота.

— Ну, давай скорейши! — торопил Тимофей. — Ждут они нас.

До землянки не дошли они. В траншее встретили свое отделение во главе с командиром и присоединились к нему. Двигались быстро по ходу сообщения. Федяев так и не понимал толком, для чего идут они в передовой окоп. Знал ли об этом поручик Малов, и почему отпустил он отделение — это доподлинно известно лишь Петренко.

В передовом окопе, расположенном здесь всего саженях в двадцати от противника, уже началась эта самая «представления». Солдаты соорудили чучело толстого, брюхатого немца с вытаращенными глазами, с красным носом и с вильгельмовскими усами, закрученными кверху.

Чучело высунули из окопа и под гармонь пели занозистые похабные частушки про Вильгельма. Никто, не прятался за бруствером, и немцы тоже открыто торчали над окопами и во все горло гоготали, показывая на «Вильгельма». Они что-то кричали по-своему. Находились и переводчики. С той и другой стороны летели записки, которыми обертывали камни…

— Потешники, — говорил командир первой роты, капитан Былинкин, боком проталкивая свое грузное тело между солдатами, столпившимися в траншее, — потешники, головы-то поберегите. Все равно карусель эта стрельбой кончится, как всегда… Ни за понюшку табаку в чужой земле зароют…

Он выбрался в ход сообщения, ведущий в глубину обороны, и удалился, чтобы не видеть этой шутливой перебранки, чреватой порою печальными последствиями.

— А чего это Эриха не видать сегодня? — орал наш солдат громовым голосом. — Уж не понос ли его прошиб?

— Мы с Эриком скоро похоронить вас будем, Ванья! — горланил в ответ огненно-рыжий здоровенный немец.

— Ты с похоронами-то погоди, — громче всех слышался тот же голос, — а лучше в гости к нам приходи! Вашего Вильгельма за упокой помянем!

— И вашего Николашку — тоже! — отвечал рыжий немец.

С той стороны раздался выстрел, и пуля продрала плечо «Вильгельма».

— Чего ж, вы, черти, в своего царя палите! — закричали наши солдаты, прячась за бруствер.

В это время и немцы к земле приникли, а над окопом у них поднялось чучело, здорово похожее на Николая Второго, только сделали они его донельзя тощим — аксельбант с плеча болтался в ярком просвете между рукой и муравьиной талией.

Оглядевшись вокруг и не увидев ни одного офицера, Петренко бесцеремонно выхватил у ближайшего солдата винтовку, приложился и, вроде бы не целясь, выстрелил. Пуля, видимо, попала в основание каркаса чучела, и «Николай», будто схватившись за тощий живот, свихнулся и упал носом на бруствер.

— Эт кто ж у нас такой меткий? — громко спросил кто-то. — С одной разки царя сразил!

Немцы начали палить беглым. Из «Вильгельма» летели клочья, но чучело — изуродованное и лохматое — держалось неколебимо. А на противоположной стороне опять поднялся тощий «Николай». Часто захлопали винтовочные выстрелы из наших окопов. У «Николая» отшибли руку, и аксельбант свалился с плеча.

— Головы беречь! — скомандовал Петренко своим. — Зря не высовываться! За каждого головой отвечаю.

Глядя на все это, Василий Рослов не переставал удивляться. Ведь совсем вроде бы рядом живут они с первой ротой, из одной кухни питаются, вместе поют «Боже царя храни», а солдаты первой роты немцев в лицо и по именам знают, и немцы наших тоже поименно величают, стало быть, каждодневно беседуют они друг с другом!..

Теперь уже и на соседнем участке застукала перестрелка, раздвигаясь все шире и шире по фронту. Возле Василия ахнул солдат, зажимая ладонью ухо. А из-под ладони, стекая в рукав, заструилась всплесками кровь. Солдат наклонился, к нему подбежали товарищи…

— Ну, братцы, — кричал Петренко, — представление кончилось! Пошли домой! Тут они без нас разберутся…

5

С вечера тихая-тихая стояла погода. Тепло по-летнему, и артиллерия уснула с заходом солнца. Так бывало часто: пряталось солнце — смолкали выстрелы, утихали взрывы артиллерийских снарядов. И хотелось верить, что война, умертвившая за день сотни людей, насытилась человеческой кровью и теперь спит.

Но чудовище это не могло спать. Время от времени прожекторы неприятеля, сверкая огненными языками, облизывали черный молчаливый горизонт, взмахивали высоко в небе и затухали, оставляя в глазах желтые расплывчатые пятна.