Тихий гром. Книга третья

— Как видите, сдержал все-таки генерал свое слово, — говорил Малов, вручая им уже готовые отпускные документы. — Даже не стал на комитет ссылаться… Подводу я, между прочим, выхлопотал… Сейчас пообедаете, получите паек, пойдете на полковую конюшню, доложите старшему уряднику от моего имени, и вас отвезут до станции.

Счастливые отпускники не знали, что делать, как благодарить поручика — ведь столько времени ждали они этого момента, а вышло совсем неожиданно, будто манна с неба просыпалась. Ошеломленным, оглохшим от радости, крепко пожал им поручик руки и пожелал:

— Счастливой дороги, братцы! Порадуйте родных своим возвращением. Отдыхайте. Будьте здоровы!

Поручик ушел, а в землянке у солдат все завертелось клубком. Продукты успели они получить еще до обеда. И без того спешили по-пожарному, а Паша Федяев еще поторапливал:

— Скорее, скорее, братцы, сматывайтесь! Только бы вам из полка выбраться, поколь никаких революций нету, а то ведь опять задержат либо совсем не отпустят.

Провожать их до подводы пошло все отделение. Но, выбравшись из хода сообщения на поляну, Петренко подхватил отпускников под руки и повел их отдельно от остальных, чтобы поговорить с глазу на глаз.

— Вот что, братцы, — начал он без всяких подходов. — Уезжаете вы надолго, а время-то, сами видите, какое переменчивое. За месяц едва ли вы туда доберетесь. Да и сразу, как на место прибудете, не торопитесь отметку делать — пусть на дорогу побольше спишется. Да законный месяц — дома. Глядишь, и середина лета подкатит… А вот обратно-то лучше бы вам совсем не возвращаться…

— Эт как же так? — встрепенулся Василий. — В дезертиры, что ль, ты нас определяешь?

— Ну, дезертиры не дезертиры, а вроде бы задержавшиеся отпускники.

— Ну и ну, — засомневался и Григорий. — Поймают нас и — к стенке!

— Да не дрожи ты, как премудрый пескарь! Позавчера, восьмого марта, министр юстиции подписал декрет об отмене смертной казни. И в войсках — тоже! Завтра должны объявить об этом у нас. Так что никто вас к стенке не поставит.

— Стенка, стенка! — возмутился Василий. — Чего вы про ее заладили? За дело и у стенки постоять можно, да народу-то как же в глаза глядеть?

— Вот как раз для народа вы там нужнее, чем здесь. Понятно? А чтобы вам совсем уж раскрыть глаза, вот так сделайте: прежде чем в хуторе объявиться, постарайтесь тайно с Виктором Ивановичем Даниным встретиться. Он вам посоветует, как быть, и поможет во всем…

У ребятушек глаза полезли на лоб.

— А чтобы он сразу вас понял, поклон ему передайте от Антона Русакова, от меня, значит…

— Вот оно как! — невольно вырвалось у Василия. — Знаком ты, что ль, с им?

— Крепко мы знакомы. Но Русакова упомянуть только раз и только ему одному, а потом забыть напрочь. Про Петренко можете рассказывать где угодно и сколько вздумается.

— Ты, может, и в хуторе у нас бывал? — оторопело спросил Григорий.

— Бывал, — коротко ответил Антон, потому как уже подходили к конюшням. — Да пусть Виктор Иванович поклонится от меня Матильде Вячеславовне…

— Ну, будет вам секреты-то разводить! — крикнул Макар приотставшим отпускникам. — Прощаться давайте. Вам уж вон карета подана!

Прощались по-солдатски, сдержанно. Макар, правда не утерпел — расцеловал племянника, горячие поклоны своим передал. Потом, суетливо обшарив карманы и не найдя ничего подходящего, подал Василию два винтовочных патрона.

— Вот, Федьке моему отдай… Э, стой! Вот это еще девчонкам. — И он отдал кусочек сахару, дневную норму.

Тут и остальные полезли по карманам и тоже отдали свой сахар.

Отпускники вскочили в телегу, и расторопный Сивка рысью потянул ее по растоптанной, еще неукатанной дороге в сторону усадьбы, где находился лазарет. Оставшиеся солдаты махали папахами. Кое у кого повлажнели глаза… Сидя в телеге спиною к Григорию, Василий тоже отмахивался папахой и гнул шею, чувствуя застрявший в горле комок.

Не только друзья, не только лишения, но и пролитая кровь оставались здесь. А когда и с кем из них доведется встретиться — или последний раз виделись, — того никому знать не дано.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

1

Мчались кони, взрывая копытами легкую поземку даже на укатанной дороге. Легко скользила роскошная кованая кошева.

К полуночи смягчился мороз, и луна, едва успевшая взойти, все чаще ныряла за светлые облака, бросая неяркий рассеянный свет на белый безмолвный мир. Неровная курганистая степь уплывала податливо назад, открывая впереди неоглядные просторы, скрашенные редкими перелесками.

Закутавшись в большой нагольный тулуп ямщика и утонув в высоком бараньем воротнике, Катерина и впрямь чувствовала себя важной барыней. Тепло ей было, уютно, и она с восторгом пила чистый степной воздух, напитываясь бодростью и силой. Умом она понимала, сколь дерзкий и стыдный поступок совершила на приисковском базаре. А в душе плескалась неожиданная и неуемная радость.