Тихий гром. Книги первая и вторая

Промозглый ледяной дождишко то колючими брызгами срывался с мутных небес, то застревал там где-то в лохматых низких тучах. И тогда зверовато и хищно рвал пронизывающий северный ветер.

Как светлого праздника ждет крестьянин дождя после сева. Но скучища в такую погоду одолевает несусветная. По дворам, по избам пробавляются мужики — всяк своей домашней работой занят. А то и спят со скуки. Вроде бы никто и не следит за улицей, редко где человек прошастает. А как остановились две тройки на поляне возле Тихоновой кузни — в момент собралась толпа.

Ребятишки неотступно толклись вокруг одной из троек. Невиданная то была тройка — в корню запряжен высокий статный конь, а пристяжки — чуть пониже ростом. Красавцы. Но больше всего удивляла масть. Были они светло-серые в черную клеточку, словно шахматная доска на каждом отпечатана. Такого дива не случалось видеть.

Бабы табунились отдельной кучкой. Немного их тут было. А мужики, не смея слишком приближаться к важным господам, все-таки держались поближе к открытым дверям кузни, куда вошли приезжие. Скоро донеслось оттуда:

— Ну веди, хозяин, показывай, где твой клад прячется.

Первым в дверях показался Тихон и, увязая деревянной ногой в размокшей земле, повел гостей к берегу. Мужики следом потянулись. А Тихон, дохромав до кромки яра, остановился и указал вниз:

— Вот, тута вот и лежит ваш клад… Кругом-то далеко: к самой плотине обходить надоть… Мокро нонче, грязно.

Видно было, что недоволен чем-то Тихон, и не случайно нажал на слова «ваш клад». Из приехавших знал он лишь главу французской компании Баласа. Этакий долговязый пожилой человек с покрасневшим горбатым тонким носом и рыбьими глазами. Словно клюв хищной птицы, торчал этот нос из-под надвинутого башлыка и настороженно и чутко поворачивался-то в одну сторону, то в другую. Такие движения свойственны лишь крупным птицам, отвыкшим от неожиданностей: не боятся они нападения, а добычу высматривают.

— А все же можно взглянуть на уголь, который из земли сам вылез? — мягко спросил Балас. — Где же он?

— Да гляди, господин хороший. Сколь хошь, гляди! Стоит копнуть лопатой — и гляди на его… Макар, — обернулся Тихон к брату, — добежи до кузни да с лопатой спустись вниз, копни, где я укажу.

— Копнуть-то я и сам знаю, где надоть, да за такое дело хоть бы сороковочку поставили, — плутовато хихикнул Макар, отходя от толпы.

— Об том вон с господами уговаривайся, — вдогонку ответил ему Тихон, поглубже натягивая картуз. — Чьей свадьбе быть, у того и водку пить.

Редкие капли дождя, гонимые осатаневшим ветром, хлестко щелкали по одежде, больно ударяли в лицо. Стоя недалеко от кромки яра и придерживая руками полы плаща, Балас не отворачивался от ветра, не вытирал мокрого лица, он уставился в точку, куда показал Тихон. Никто не заметил, когда Балас дал знак (либо тот сам догадался), но один из его свиты бегом пустился за Макаром, шагавшим уже к плотине.

— Ну, а с землицей-то как же? — первым вкрадчиво заговорил Чулок, вроде бы не надеясь даже, что Балас его услышит. — Решать надоть с землей.

Но Балас расслышал, оказывается, и, не повернув головы, лишь слегка поведя хищным носом в сторону мужиков, словно бы про себя спросил:

— А если я вам с пуда добытого угля платить буду — почем за пуд возьмете?

Мужики мялись, переспрашивая друг у друга, о чем говорил Балас, потому как стоял он одиноко, в стороне даже от своих спутников. Мужики тоже не лезли пока к яру. А попробуй ответь сразу на такой вопрос.

— По три копейки за пуд, — раньше всех сообразил Прошечка. — Дешевше и соглашаться нельзя.

Мужики, удивленные столь ничтожной, по их мнению ценой, зашикали на Прокопия Силыча.

— Эт задарма отдать, стал быть? — подал свой голос кум Гаврюха. — У себя в лавке такие цены назначь.

— А ты помолчи, черт-дурак, — оборвал его Прошечка, — коли бог рассудку не дал! Сам не стоит алтына, а тянется за полтиной! Тебе вон козлиные орешки от мого Кузьки и то не посчитать, как он разок до ветру сходит.

Кестер Иван Федорович хмыкнул в короткие усы, ничего не сказал. Он-то понимал, что цена не безобидная, но в разговор не ввязывался, поскольку жил на собственной земле и сюда пришел любопытства ради.

— Х-хе, — замотал головой Леонтий Шлыков, — да ведь я за три копейки заплатку на пим и то пришивать не стану. Лучше задарма сделаю…

— Еще ты, черт-дурак, туды же! — круто повернулся к нему Прошечка. — Пустоголовый. Куды конь с копытом, туды и рак с клешней. Ишь ведь заплатку к чему приравнял!

— Ты лаяться-то погодил бы, Прокопий Силыч, — заверещал Демид Бондарь своим бабьим голоском, — да пояснил бы народу про ети самые три копейки, чего они обозначают…

— Умный так разберет, а в дураке и дубинка не вольна, — отрезал Прошечка. — Чего ж вам еще пояснять-то, черти-дураки?