Тихий гром. Книги первая и вторая

— Да уж чего тут не понять, — сказал Алексей, направляясь к двери. — Только вот догадается ли, найдет ли текст-то. На полкниги точки разбросаны.

— Найдет, — покашлял в кулак Иван, — делать-то все равно нечего. Не один раз книжку эту перечитает, все заметит и все поймет… А ты куда?

— Надо же человеку хоть огурчиков свежих с грядки передать, — уже из сеней отозвался Алексей.

Алексей, будто горячая оседланная лошадь, почувствовал нестерпимую готовность к движению. План его принят, и теперь надо не упустить ни одной мелочи.

4

А в это время особо опасного политического заключенного Антона Русакова изволил посетить сам господин прокурор города, явившись прямо в лазаретную камеру. Не часто попадают в его ведение столь крупные преступники, что жизни своей не щадят, а самому царю грозятся. На такого ради любопытства и то взглянуть не помешает.

Прокурор был далеко не молод, испытан во многих делах невеселой юридической практики. В тот год, когда студент Петербургского университета Александр Ульянов был арестован и казнен за участие в подготовке покушения на царя Александра III, прокурор уже начал самостоятельную жизнь на юридическом поприще. Но служба его протекала в уездных захолустьях, потому политическая жизнь страны известна была ему больше из периодических изданий, нежели из практики. И хотя из препроводительных документов знал он, что Русаков молод, видел его фотографию, знал рост и другие внешние приметы, имел представление о характере заключенного, но когда встретился с ним, разочаровала обыденность. Решительно ничего необыкновенного в нем не было. С лазаретной койки не торопясь поднялся человек лет двадцати пяти, выше среднего роста. Даже мешковатая тюремная одежда хотя и нарушала естественную стройность его фигуры, но не лишала привлекательности молодого нежного лица с характерной бледностью и едва проступающим, словно бы горячечным слабым румянцем.

Надзиратель, сопровождавший прокурора, не очень надеясь, что заключенный назовет свою фамилию, замешкался чуток, а потом полностью представил начальству своего подопечного.

— Вы не хотите назвать себя? — спросил прокурор скрипучим, каким-то старушечьим голосом, поправляя пенсне, будто пытаясь получше разглядеть перед собой человека. — Вас не знакомили с тюремными правилами и порядками?

— Как же вы плохо думаете о столь старательных царских слугах, — проговорил Антон, скупо улыбаясь. — Они свой хлеб отрабатывают честно, учат нас неустанно…

— Довольно! — проскрипел прокурор, брезгливо сморщившись. — У вас есть жалобы, вопросы?

— Есть вопросы. Закончилось ли следствие по моему делу?

— Нет, не закончилось.

— Когда закончится?

— Сие, как говорится, от нас не зависит. Пока документы не поступили… Да и куда вам спешить, молодой человек, на тот свет? Успеете. Никто туда не торопится… Еще что?

— Почему я совершенно лишен прогулок? Это же беззаконие!

— Т-сс! — прокурор предупредительно поднял указательный палец, ощетинил стриженые усы, приподняв верхнюю губу. — О законности и беззаконии вам не следует говорить, поскольку вы нарушили законы самодержавия, выступив против него с оружием. Какое легкомыслие, молодой человек, делать бомбы! Неужели вы серьезно полагали подорвать устои государства самодельными бомбами? Какая бессмысленная игра!

— Если это — игра, так чего же тогда смертной казнью грозитесь?

— Опасная и глупая игра, молодой человек. Это так же опасно, как, скажем, позволить двухлетнему ребенку играть спичками в пороховом погребе.

— Значит, все-таки боитесь взлететь, господин прокурор?

— Бежать не собираетесь? — будто не слыша вопроса, спросил прокурор и сам же ответил себе: — Ну, отсюда сбежать невозможно. Выкиньте из головы подобные мысли, ежели они еще вас беспокоят.

— Да у меня и в помине не было таких мыслей, а вы на что-то намекаете, будто в побег подталкиваете.

— Не намекаю, а предупреждаю и надеюсь на ваше благоразумие. Так называемого рабочего класса в городе нет, социал-демократов и прочих тайных политических организаций нет, к вашему сведению. Ежели, не дай бог, вам каким-то чудом удастся оказаться вне тюремной ограды, так ведь господа казачки кругом — и в городе, и за городом, да-с! Уж они вашего брата не жалуют, где бы ни встретили.

Добравшись до тюремной калитки, Алексей несильно, но настойчиво постучал в закрытое окошко. Дверца тотчас распахнулась, и в проеме показались темные усы и борода, потом и все лицо караульного солдата.

— Тебе чего? — спросил он, показывая желтые, прокуренные зубы.

— С арестованным свидеться…

— Не велено! — гаркнул солдат и захлопнул дверцу.

— Да ты погоди! Отчего не велено-то? Кто не велел?

— Говорят тебе: не приказано! Господин прокурор тута.

Услышав такую новость, Алексей и сам счел за благо удалиться, не мозолить глаза страже. Особенно не желательно с книжкой тут трястись, перед прокурором. Да и самому лучше не показываться, потому как прокурор, случалось, в книжную лавку заглядывал, встречал там Алексея и, по всей видимости, запомнил.