Тихий гром. Книги первая и вторая

Нечаянно глянула вперед Катюха и обомлела от восторга. Перед нею широкой полосой до приречных кустов раскинулось голубое-голубое поле цветущего льна. Будто кусок неба опрокинулся и лег здесь! От него невозможно отвести взора. Словно миллионы голубых невинных детских глаз смотрят на тебя в радостном изумлении и не могут оторваться.

Небо к тому времени почти сплошь подернулось прозрачными облаками. Из-за речки потянул низовой ветер, и пошли на Катюху легкие и неслышные голубые волны. Она остановилась у кромки поля, трепетно прислушиваясь к тайному шепоту ласкового прибоя. И нахлынула на нее небывалая нежность, а может быть, неясная жалость к себе. Сама не поняла, как заволокло глаза голубым туманом, а щеки обожгло слезами…

Минутки через две, освободившись от удушья, обтерла Катюха щеки концом бледно-малинового платка и, глубоко вздохнув с перерывами, проникновенно молвила:

— А ведь это, знать, из бабьих да ребячьих слез озеро такое слилось. Они завсегда ленок теребят…

Радость и боль бабья — ленок. И стелют, и мнут, и треплют, и чешут, и прядут, и ткут — все бабы. Только молотить да масло льняное есть мужики пособляют.

17

С утра у Василия Рослова все шло как по писаному: встал пораньше, оседлал Карашку и в город прибыл благополучно. А самое главное, у следователя, где боялся проторчать весь день, задержали его не более двух часов. Так что в начале двенадцатого подъехал он к куликовской книжной лавке с намерением купить для ребят интересную книжку. Но лавка почему-то закрытой оказалась. Несколько человек толклось возле нее, и один из них объяснил, что приказчик будто бы на станцию за товаром отбыл и скоро вернется.

Стал Василий ждать. И время, как на грех, остановилось. Не подвигается вперед — и только! Одну за другой спалил три цигарки — аж тошно сделалось, — потом, узнав, что у одного из ожидающих часы есть, через каждые десять минут стал о времени справляться — медленно идет. Правда, вскоре муторное ожидание скрасилось проскакавшим казачьим разъездом. Казаки встрепанные какие-то, озверелые. Не часто в полусонном городе, населенном сытыми обывателями, такое бывает. Потому любопытство и недоумение всех обуяло: куда это казаки проскакали, по какому делу?

А тут господин подошел в соломенной шляпе, в очках и с тросточкой.

— Вы слышали новость, господа? — значительно проговорил он, не доходя до собравшихся возле лавки. Ему никто не ответил. — Говорят, — приподнял он трость, словно намереваясь ткнуть ею крайнего, — говорят, будто бы из тюрьмы сбежал опаснейший государственный преступник!..

— Словили его? — спросил кто-то.

— Кого? — удивился подошедший господин.

— Да преступника этого, какой убежал-то?

— Такие легко в руки не даются… Он, говорят, бомбы делал, против самого царя злое умышлял.

— А когда сбежал-то?

— Да вот сейчас и сбежал. Больным будто бы он прикидывался. В лазарете лежал. А тут стражника задушил и — на волю. От тюрьмы на тройке неслись они, как шальные. На какой-то улице двух человек затоптали…

И пошло! Кто вопросы задавал, кто догадки высказывал, а человек с тросточкой отвечал всем обстоятельно и толково, с деталями. Можно было предположить, что на его глазах все и происходило.

Никто не видел, откуда появился жандарм, сзади положил на плечо словоохотливого господина тяжелую руку и сказал ему негромко в ухо:

— Прошу вас за мной проследовать.

Охота к пересудам пропала у всех, как по команде, и снова пришлось бы скучать, но тут подъехал приказчик на пролетке с извозчиком. Оба они взяли по две больших связки книг, упакованных в серую бумагу, и внесли в лавку.

Василий долго прицеливался к книгам, разглядывал, заголовки читал. Остановился на интересном названии: «Битва русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка, умирающая на гробе своего супруга». Подумал и прибавил «Спутник крестьянина» — это уже для себя. А когда рассчитывался с бородатым приказчиком, попросил еще календарь на будущий, 1915, год. Все это завернул ему в грубую бумагу приказчик, туго завязал шпагатом и подал.

От книжной лавки поехал Василий по знакомой дороге, что выводила перед выездом из города на хуторскую. Жадно глядел на избы у поворота, выбирая ту, какую Гришка Шлыков назвал. Возле ворот спрыгнул с коня и привязал его тут. Связку с книжками с собой прихватил.

— Здорово, баушка! — возгласил с порога.

— Здравствуй, молодец! — покосилась на него бабка. — Зачем пожаловал?

— Катерина Полнова проживает тута?

— Какая такая Катерина? — не на шутку струсила старуха. — Одна я уж сколь годов живу… Никакой Катерины не знаю.

— Ну, коли Полновой нету, стало быть, Палкина Катерина есть.

— Да что ты, служивый, аль с полатей сорвалси — сказываю тебе: одна живу. Кругом одна. И где ж я тебе Катерину сыщу!

— Ну, ты вот чего, старая, — рассердился Василий, заметив на вешалке Катькину тужурку и бросив книжки на кровать, — ты по задворкам-то не виляй, а прямо выходи на парадную крыльцо, потому как Гришка Шлыков сам дозволил мне тайность эту. И не боись меня — из солдатов я только что воротился. А Катюха не чужая мне, и встренуть мне ее непременно надо.