Тихий конец света (СИ)

— Я политику партии народу объясняю, — ответил Ленин, сразу успокоившись при виде Ильи. — Несу правду в массы, так сказать. — Ленин пригладил ладонью густые каштановые волосы. Именем вождя пролетариата его обозвали за аккуратную бородку клинышком, которую раз в неделю любовно подстригала маникюрными ножницами одна из пышнотелых кухарок. У нее с Лениным был роман, на который снисходительно смотрело начальство. Кроме бородки, Ленина и вождя пролетариата друг с другом ничего не связывало. Но, когда кличка прижилась в организме больного, она начала наглеть и прибавила к его лексикону слово-паразит «товарищи». Шестидесятилетний псих со стажем поездил на своем веку по стране советов — он был инженером-геологом. Ленин сидел в психушках всех союзных республик и на пенсии прописался в двенадцатом отделении. Главврач десятки раз переводил Ленина из надзорки в более спокойные и чистые палаты, но пациент начинал специально хулиганить, чтобы вернуться к своему приятелю Философу. Ленин был тихим, спокойным пациентом и никогда не создавал проблем для персонала. Но иногда Ленина заносило, и он начинал проповедовать больным в туалете, в основном то, что подслушал у Философа.

— Ну, объясняй, свою политику партии, — сказал Илья, незаметно включил диктофон в кармане и сел обратно на кровать, оставив дверь открытой.

— Существует механическая конструкция, — деловито начал Ленин. В процессе речи его голос креп и приобретал устрашающие интонации. — Она представляет собой космический корабль, который постоянно находится на орбите Земли. Он не виден в телескопы и не обнаруживается радарами. Для него не существует пространства и времени, он может быть одновременно в разных местах. Этот механизм создал Всевышний с целью программировать людей при рождении! — Ленин со значением выставил палец вверх, указывая на грязный потолок сортира. Публика задрала головы и Ленин, удовлетворенный эффектом, продолжил. — Космический корабль стреляет в новорожденных детей пучками информации, которая сохраняется в правом полушарии мозга и в определенные моменты жизни заставляет человека делать те или иные вещи. То, что мы сидим в психушке, товарищи, предопределено Всевышним! И заложено в нас с детства!

— Все, — сказал Илья, — разбегайтесь. Сейчас всевышний главврач придет судьбу дырки в решетке предопределять.

После глобальных открытий Ленина больные начинали нервничать, и приходилось использовать на них в два раза больше медикаментов, что плохо отражалось на маленьком бизнесе Ильи.

* * *

После обеда Илья улегся читать на своем месте дежурства, кровати возле выхода из надзорной палаты. Периодически он поглядывал поверх страниц на своих подопечных. Из двадцати коек двенадцать занимали пациенты. Паша — невысокий, с тонкими конечностями, брюшком, как у беременных, имел оплывшее лицо алкоголика с бесцветными, водянистыми глазами. Любимое слово Паши, которое высказывалось в любых ситуациях, было — ротожопа. Павел обожал вываливать на койку свой хлам, состоящий из разноцветных пуговиц, игрушечных автомобилей, клубков ниток и другой безопасной для него и остальных дребедени. Он перебирал и перекладывал эту кучу барахла с одного места на другое и приговаривал: «Деньги, деньги. Доллары — рубли — копейки». Гриша терпеть не мог Пашу и устраивал ему мелкие пакости. То в морду легонько даст, чтобы следов не оставлять, то нассыт ему на кровать или в бутылку с питьевой водой. Конечно, Григорий проводил свои экзекуции втайне от санитаров.

Рядом лечился молодой лежачий парнишка, он постоянно качался на кровати и кому-то тихо стонал: «Да, да, да…». Парня приходилось насильно поднимать для того, чтобы накормить с ложки и отвести в туалет. По его невнятному бормотанию при первичном опросе, можно было понять, что он добивался от духов ночи посвящения в колдуны. Нажрался грибов, совершая обряд, и попал в магический круг. Только он не знал, что круг называется двенадцатым отделением. После пары доз галоперидола он вообще перестал реагировать на окружающий мир. Его бесконечное «да» порядком раздражало. С кем он соглашался было известно только ему, наверное, с духами.

Машка — дурачок лет двадцати. Илья вспоминал, как уголовники убедили Машку в том, что он сын мэра города. И ему, Машке, только стоит написать письмо высокопоставленному папе, как тут же он окажется на воле. Машка сразу же согласился, уголовники достали ручку с листом бумаги и дружно помогали составлять просительное послание. Когда пришел настоящий отец Машки, они торжественно вручили ему письмо, а Машка орал на всю больницу, что ему подменили папу.

Певец Филя сидел под койкой, его вытаскивать оттуда было бесполезным занятием — он сам выходил, когда считал нужным.