Тихий омут

Лэпсли стоял возле доски с фотографиями жертв, не обращая внимания на смешанный вкус ржавчины, соли и кокоса, который заполнял его рот всякий раз, когда он входил в комнату происшествий и слышал звуки голосов людей, беседующих по телефону, болтающих между собой и стучащих по клавишам компьютера. Он перекатывал под языком таблетку освежителя дыхания, чтобы отбить мешанину вкусов, но это не помогало. Проблема была психологического порядка, не физического. Он старался как можно больше времени проводить в «тихой» комнате, но ему приходилось показываться перед подчиненными, выслушивать их проблемы, вводить в курс новых аспектов дела и вообще изображать руководителя. Эмма Брэдбери делала все возможное, чтобы облегчить ему жизнь, но у него уже несколько дней жутко болела голова и он с трудом мог есть. Когда целый день полный рот несовместимых вкусов, последнее, что хочется, — это добавлять к ним что-то еще.

Это сводило его с ума. Именно это стало причиной ухода в отпуск и вынужденного разрыва с Соней и детьми.

Лэпсли пробежался взглядом по фотографиям на доске. Он никогда прежде не задумывался об этом, но точно так же, как все младенцы имеют между собой сходство, все пожилые люди похожи друг на друга. Словно все рождаются и умирают одинаковыми, и лишь в короткий промежуток времени между двумя этими состояниями у нас есть шанс выделиться из общей массы. Сходство гораздо более очевидно, чем отличия: седина, старческие пятна на руках, обвисшая складками кожа под подбородком, подведенные карандашом брови, мешки под глазами, выцветшие, затуманенные радужные оболочки глаз. Что-то подсказывало Лэпсли: если ему когда-нибудь удастся поймать убийцу, ее фотографию можно будет поместить на эту доску, и она «растворится» среди остальных.

Под некоторыми фотографиями были написаны имена: Вайолет Чэмберс, разумеется, Дэйзи Уинтерс, Дейдр Финчэм, Элайс Коннелл, Рона Макинтайр, Ким Стотард, Венди Малтраверс, — установленные по сличению медицинских карточек, карточек стоматологов и по физическим приметам. Не по картотекам пропавших людей, конечно, хоть они и были ключевым подспорьем при установлении большинства жертв преступлений, но здесь оказывались бесполезными. Все погибшие женщины, по правилам системы, туда все еще не были включены. Все они по-прежнему требовали льгот, платили муниципальные налоги, получали арендную плату за жилье, из которого выехали, заполняли налоговые декларации и время от времени посылали почтовые или рождественские открытки бывшим соседям.

— Все мертвы, кто должен быть жив, — пробормотал он себе под нос.

Если на первой маркерной доске между фотографиями не было соединительных линий, то на второй не было ничего, кроме исчеркавших всю ее поверхность линий с непонятными надписями над ними. Это была карта финансовых операций: прямые вклады и постоянные поручения, входящие и исходящие выплаты. Каждое пересечение на доске означало счет в банке или в строительном обществе, а каждая линия — переведенные деньги. И в этой сложной финансовой паутине ничто не указывало на сидящего в центре паука. Отсутствовал центральный счет, на который переводились бы деньги с других счетов. Часто попадались пунктирные линии, уводящие в сторону от основной сети, словно якорный канат, указывающий направление, в котором деньги выводились то с одного, то с другого счета (в большинстве случаев сотни фунтов, иногда тысячи), но всякий раз оно было разным.

На другой стороне доски была помещена карта района Эссекса. Красные флажки указывали местоположение банкоматов, которые использовались для снятия денег со счетов. Кое-где этих флажков было много, но ничто не указывало на то, что убийца живет в определенном месте.

Лэпсли поймал взгляд проходящего мимо констебля.

— Кто отвечает за обновление доски? — спросил он.

— Констебль Суинерд, сэр, — ответила девица прокуренным голосом.

— Можно позвать его? — Лэпсли не был уверен, что помнит, кто такой констебль Суинерд.

Он оказался блондином со слегка лысеющим лбом.

— Сэр? — произнес тот, подходя. В его голосе был крыжовник со сливками.

— Эти флажки… они не расставлены в каком-то особом порядке?

Тот нахмурился:

— Сэр?

— На них не помечены номера: который из них является самой ранней операцией и который самой поздней.

— Проблема в том, сэр, что когда я их ставил, информация приходила по капле. Банки не очень-то желали сотрудничать. К тому же нам приходилось выписывать запросы по счетам каждой жертвы по мере ее опознания. Пока все операции не будут выявлены, нельзя сказать, какая из них самая ранняя, а какая самая поздняя, и потому невозможно пронумеровать промежуточные операции.

— И пока не установлены шесть жертв?

— Так точно, сэр.

Лэпсли немного подумал.

— Может оказаться, что их никогда не установят, вот в чем проблема. Вы можете подписать на этих флажках… «1» для первой и самый большой номер для самой последней операции. Позднее мы всегда сможем поменять номера, если получим еще какую-то информацию.