Тихий омут – индивидуальные черти

– Мне было пятнадцать лет, когда Антон, которому на тот момент было около сорока, меня соблазнил. Мы любили друг друга, но по вполне понятным причинам свои отношения афишировать не могли. Мне исполнилось восемнадцать, когда я забеременела. Ни о каком аборте мы даже не думали, ребёнок для Антона был подарком судьбы. Он очень хотел на мне жениться, но всегда слишком большое значение предавал нашей разнице в возрасте. Он боялся связывать меня узами брака. Ведь если с ним что-то случится, и мы видим, что его опасения были не напрасны, то я останусь одна с ребенком на руках, сама, по сути, еще ребенок. Поэтому, когда за мной стал ухаживать Гена, Антон пожертвовал своими чувствами и заставил меня выйти за Гену замуж. Изнывая от тоски по мне, он женился на Любе, надеясь найти спокойствие и умиротворение в семейной жизни. Он сделал это для того, чтобы я перестала надеяться на возвращение наших с ним отношений. Да, нам было очень больно, но эта жертва была принесена ради счастливого будущего нашего сына.

У Альбины на глаза навернулись слезы, она громко шмыгнула носом, что мало соответствовало ее, вновь приобретенным, царственным повадкам и продолжила:

– Когда вы, господин Семакин, зачитали текст завещания, я обратила внимание на слова о кровном родстве Джонатана Ивановича и Антона, о потомках рода Голицинских. Джонатан Иванович сделал упор на это обстоятельство, оно мне кажется решающим в вопросе наследства. И я ничего не услышала про каких-то Мерзликиных. Вот это я хотела сказать, придя сюда. Будет справедливо, если наследство получит сын своего отца, продолжатель славной фамилии, а не совершенно посторонние Голицинским люди. Кроме того, я намерена оспорить наследство оставленное Антоном, квартиру, дачу и его счета.

Альбина победно взглянула на Елизавету и зло произнесла:

– С вами, Елизавета Марковна, мы будем разговаривать в суде, если вы не уберетесь в ближайшее время из моей квартиры вместе со своими салфеточками, ковриками и баночками! Кстати, потрудитесь вернуть все деньги из сейфа Антона, которые вы преступно присвоили!

Елизавета Марковна, необычно молчаливая до сих пор, оправилась от первого шока. Отдавать так счастливо свалившееся на неё на старости лет богатство она не собиралась. Она шумно отодвинула стул, подошла к сидящей Альбине, встала прямо перед ней, уперла руки в бока и неожиданно громко завопила противным визгливым голосом:

– Ах ты, ушлая какая нашлась! Это надо же придумать такое – сын у неё от Антона! В пятнадцать лет он её соблазнил! Антон – порядочный человек был, взрослый. Не смей его память марать! Да кто поверит, что он вообще тебя замечал. Ему такие женщины, как моя Любаша, нравились. Люба – красавица, глазам отрада, а ты мелкая, худющая, злая и рожа у тебя такая, что молоко киснет!

Женя при этих словах невольно приосанилась, стараясь придать себе чуть большие размеры.

– Да как вы… ты смеешь! – оказалось, достаточно мельчайшей искры, чтобы напускное спокойствие Альбины рассыпалось и она взорвалась. – Твоя Любка мозгом пользовалась, только когда сдачу в магазине подсчитывала! У неё только одна проблема была – не опоздать от массажиста к косметологу! А теперь я буду здесь жить, буду ходить в салоны красоты, поеду отдыхать на какие-нибудь острова, а вы все выметайтесь отсюда!

Елизавета Марковна предусмотрительно отошла назад к столу, испугавшись, что взбешённая Альбина даст волю рукам. В запале та подскочила из кресла, потом попыталась взять себя в руки и снова села, просто упала в кресло.

Возникла недолгая пауза, которую нарушил тихий женский голос:

– Ты сейчас сидишь в кресле, в котором я умирала? Знаешь, как это страшно?

Альбина резко обернулась на голос, несколько секунд внимательно всматривалась в стоящую на пороге женщину, вдруг узнав, задохнулась от испуга:

– Ты?! Ты… – Альбина обвела взглядом Коваленко, Семакина, как будто ища поддержки. – Что всё это значит? – выдавила она.

Женя видела эту женщину раньше, но сейчас с трудом узнала. Нездоровая худоба, опущенные плечи, ссутулившаяся, старушечья фигура. Лицо землистого цвета с глазами, потерявшими блеск, бескровными губами. Волосы вместо красивой русой косы собраны в тощий узел. Неужели человек может так измениться всего за несколько недель? Сердце Жени сковала острая жалость. В неожиданно появившейся особе едва угадывалась еще недавно пышущая здоровьем… Люба.

Коваленко поднялся, взял Любу под руку и помог дойти до дивана, а потом повернулся к Альбине и бесстрастно констатировал:

– А то и значит, Альбина Петровна, что нет и не будет ни салонов, ни островов.

Разочарование холодной волной окатило Альбину, а мысли заметались, не желая смириться с очевидным.

– Нет, нет… Ну нет же! Этого не может быть! – голос ее набирал силу и уверенность. – Это исключено! Я же обо всём подумала, всё учла. Вы с ума сошли? В какие игры вы играете? С людьми так нельзя…

Она откинулась в кресле и крепко зажмурилась, надеясь, что Люба исчезнет. Убедившись, что Люба настолько же материальна, как и она сама, Альбина вспыхнула, багровые пятна пошли у неё по лицу: