«Вот гадство!» Люк либо врет, вполне возможно, он сдал ее, чтобы спасти собственную карьеру, либо… Впрочем, теперь это уже не имело значения. Она больше не могла держать свое расследование в тайне. Без сомнения, Ламберт скоро будет знать все – только этого он и ждет. Пришло время принимать решение. Можно отказаться от этого дела, и со временем все забудется (в конце концов, ее единственный проступок – несанкционированное использование служебных ресурсов), или переть напролом. Дело обещало оказаться громким, но никаких конкретных фактов у нее на руках нет – одно только инстинктивное чувство, что она разворошила настоящее осиное гнездо. Эту догадку отчасти подтверждал и тот факт, что к «Пел-Эбштейн» проявлял настойчивый интерес Джон Айзенменгер. Если заблуждается и он и расследование заведет Беверли в тупик, у нее не останется ни малейшей надежды на выживание. Прощай, карьера, прощай, пенсия, и здравствуй, грязный и вонючий охранный бизнес. Не приняв окончательного решения, Беверли все-таки спросила:
– Но имена-то у тебя остались?
Люк тяжело вздохнул, словно ему докучал назойливый ребенок, отделаться от которого не представлялось возможным. Он вышел из кухни, прошел в спальню, где на полу валялся его пиджак. На вырванном из блокнота листе, который он достал из внутреннего кармана, значились шесть фамилий. Он протянул листок Беверли.
– Спасибо, Люк.
Тот не ответил, а, прошествовав к холодильнику, достал оттуда еще две бутылки пива.
– Я не стал бы возлагать на этот список большие надежды, – задумчиво произнес он наконец.
– Почему нет?
– Я проверил всех шестерых. Про Тернера и Суит ты знаешь. Нильсен тоже мертва – несколько дней назад ее квартиру взорвали, она как раз вернулась домой. – Пока Беверли переваривала новость, он продолжил: – И еще: Ренвьер пару дней назад вышел из своего дома в Париже, и больше его никто не видел.
Последнее сообщение настолько потрясло Беверли, что несколько секунд она не могла произнести ни слова. Тут Люк огорошил ее снова:
– И Штейн тоже пропал, но уже давно. Пропал сразу после пожара, даже не завершив проект.
Теперь Беверли приняла решение: она не остановится.
Они сидели за круглым деревянным столом и молча ждали ужин. Айзенменгер с головой погрузился в свое обычное состояние глубокой задумчивости. Елена поставила тарелки на стол и села напротив доктора, разливая вино по бокалам. Айзенменгер принялся за еду, но если она и доставляла ему удовольствие, по его виду это не было заметно – на лице доктора не отражалось ничего. Наверное, так и выглядит жизнь с Джоном Айзенменгером, подумала Елена.
Минут через пять он вдруг заговорил:
– Для того чтобы понять, чем они в действительности занимались, нужно четко представлять себе, что такое рак.
Догадаться, что «они» – это Робин Тернер и Миллисент Суит, Елене предоставлялось самостоятельно. Айзенменгер же продолжал: