— Ну, и чем закончилось?
— Что я мог сказать этим дармоедам? Да и зачем тратить на них время — всё равно не поймут. У них лишь одно на уме — до вечера доработать и взяться за стакан, а там — хоть трава не расти. Спросил только: «А гражданство вы мне израильское предоставите? И как сделаете мне обрезание, — ведь евреи все с детских лет своих детей на операции отправляют, традиция у них такая, — а со мной в таком возрасте как вам быть? Больно же мне, мол, будет, сердце моё оперское может не выдержать, — где врачей найдёте, если они тоже будут знать, что это делается в целях вашей конспирации?». Получил ответ — они, дескать, об этом не подумали, попросили дать время и подумать. Даже не хочу об этом вспоминать, жду вот пенсию, — немного времени до неё осталось. Даже дня не останусь в органах и уволюсь. Чувствую, работаю в палате номер шесть — в окружении таких же больных людей. Даже родители мне уже намекают — мол, в моей речи стало проскальзывать столько нехороших слов, что им за меня стыдно. Сам понимаешь: с кем поведёшься, от того и наберёшься. Общаюсь хоть и не только с жуликами, а и с людьми из администрации области, прокуратуры, суда, — так и то у них речь стала как у блатных. То ли дело мои родители: старой закалки, речь — как у нормального человека, спокойная, размеренная, без матюгов. Сам до службы в милиции был таким, а сейчас — непонятно, кто я такой, Семёнов Александр Фёдорович, — блатной или не блатной…
— Ты прав, с этим не поспоришь. Я вот слушал тебя и вспомнил сегодняшнюю встречу мэра с шефом. Они разговаривали на лексиконе блатных, ты точно это подметил, — «завалили журналиста», «козёл потерял страх», «мочить его надо» и ещё набор слов не их круга общения. Видно, работа в коммерции на человека накладывает такой отпечаток. Всё-таки это не преподавателем в школе быть, где на тебя смотрят дети. Надо мне об этом задуматься — у меня же дети, один ещё в школу ходит… Наверно, уже привыкли к моему стилю общения, — буду исправляться. Спасибо, Александр, что ты об этом сказал. Видишь, — привыкаешь ко всему, что происходит вокруг и подстраиваешься, думаешь, что это стало нормой поведения, — а на деле не нужно оно нам, нормальным людям.
— Во, во — «подстраиваешься»! Это ты точно подметил. Вот и я в последнее время подстраиваюсь — как бы быстрей доработать до пенсии. Чувствую, скоро коса на камень найдёт между мной и руководством. Могу не успеть уволиться по собственному желанию — выгонят.
— А что — есть причина?
— Есть, Серёга, есть. Не могу тебе сейчас всё рассказать: сам ещё не во всём до конца разобрался, времени не было. Но зацепки кой-какие по убийству твоего шефа и журналиста у меня есть. Я тебе уже об этом ранее говорил, так что нужно мне подумать, как поступать дальше. Дело серьёзное: могут заказчики и меня отправить в долину предков, к моим книжным друзьям Чинганчуку с Оцеолой, — два трупа — это уже пожизненный срок, а им светит минимум 5 лет. Закон у нас такой гуманный в стране. А киллеру с заказчиком терять в жизни нечего: решат убрать — уберут любого, кто встанет на их пути. А я кто для них? Так, пешка в их большой игре. Это я хорошо понимаю. Только в фильмах показывают, что оперa всех жуликов побеждают и живыми остаются. Но, слава Богу, я не курсант омской школы милиции, где учат только одному — карьеру свою строить да деньги у государства отмывать, а не работе в уголовном розыске.
— А причём тут омская школа? Я её закончил — неплохое заведение…
— Да так, сказал к слову пришлось. Как ни посмотрю на начальников в нашем городе — так все они окончили эту школу. Как будто в других заведениях учат по-другому. Потом анализ провёл и ужаснулся —