Till Lindemann Messer (СИ)

и самые искристые у аспида были глаза

на тучной голове. Кольцом теперь нескромно

с его зрачком унизан палец у меня

как обещание, что будешь жить всегда

возможно под моею кровлей.

И только кровь его однажды тем была,

что запечатало твои уста, подобно крыльям

той стрекозы, для моего они ведь только рта!

Не стал купаться я в кишках его окаянных,

лишь после, словно бледное обернул полотно

искусно вокруг твоих бёдер стеклянных,

которым нужна так защита и ночью и днём,

и с каждым ударом томительным сердца

И я в одиночку в тебя направляю теперь

башню желания, камень за камнем, так нежно

страстных желаний земных до космоса вечных

Ты же позволь мне, любимая, только поверь.

Я могу тебя видеть, моя Андромеда!

Ты никогда не была так близка, как в эти лишь дни

Здесь и сейчас на моих глазах чудо рождалось и зрело,

и торжество праздника стремительно мчит!

Будет моею судьбою белая лошадь,

трубы гремят надо всеми шатрами полка,

провозглашают победу на все времена,

но снова пустуют и ярус и ложе.

Темнеет так быстро, хоть ночь ещё не пришла.

(2)

Остаётся один лишь мне год и только два дня,

чтоб описать, что со мною происходило

ничто не исцеляет боль обмана, и я

коварно зализываю на ранах нарывы

домой вот теперь тащусь, хоть нет мочи.

Небеса цвета коричневой ржавой брони...

Сломанные копья украшают, точно хохочат...

единственный трофей -

улыбка твоя в пыли...

И корона не может осветить уже путь

я так устал, как и моя незрячая вера

и все воины погибли мои. Не осталось ни чуть

сил собрать новую армию

на бранное дело

Zum Sein von schlechten Eltern

О плохих родителях

Я ненавижу твоего отца:

его толстый живот и пухлую рожу,

обвисшие, дряблые окорока,

твоей матери телеса тоже...

Вырвали терпение груди

в ночи, полной красной плоти,

опустились перед женитьбой и под

сухое шампанское зачали сыночка -

бесстыжих глаз и дым неймёт

Яичники мамаши и постель с клопами

залились спермой вмиг:

справляли грязный праздник папа с мамой,

невеста милая

и классный молодой жених...

Он корчился от боли в жирной грязи,

следы теряются его возле пруда,

Я видел, как несли его с лопатой дяди...

Мать заболела на стадии, когда

зверёныш поздно слишком отсосался

и брошен был пылинкой бытия.

И воду мне в глаза, зим эдак двадцать

спустя, я отравляю тобой себя,

гнилой плод чресел пленённый

И день и ночь не ведаю покоя я,

ведь я лишён навеки избавленья...

Nebel

Туман

Когда туман поднимается с полей,

я кожу разрезаю себе,

две нити под ключицей, и вскоре

оставляю внутри белое море

Выкалываю глаза себе, и мой дом

совсем без окон,

и череп прекрасный я свой забиваю;

идёт тогда снег и мой мозг замерзает

И мелко я режу грудь для услады;

и дождик идёт, и сердце печально

становится мокрым, я толстые вены открываю свои,

букет красных слёз тебе подарив

Я режу, как лист бумаги, кусками

каждый день себя, создаю оригами:

кладу тебе часть на лоб, на лицо...

в мозгу твоём топлю её

пока я крошечный и совсем маленький

в теле твоём протягиваюсь

Я поднимусь на твою грудь из глубин

и мне самому покажется вид,

через губы, где должен ползать змеёй

чтобы мог целовать язык нежный твой...

Родимое пятнышко на ножке твоей

должно стать моим маленьким островом,

маленький шрам будет гнездом мне

я крепко держусь за твои, милая, волосы,

когда ты оденешь это бледное платье

и когда ты читаешь сказку эту, плачу я...

Meine Mutter ist blind

Моя мать слепа

Бежали рука об руку розацеа и акне

по коже нежной моей

по никем не тронутой стране,

уничтожая весело её в огне

Отец мой разговаривал со мной:

"ах, милое дитя, я полагаю, что

сейчас и здесь тебя возьмёт в мужья

уродливая женщина или совсем слепая"

И в зеркало я не смотрю,

я факел на лице ношу,

но не один я, хоть и одинок

акне и розацеа со мною весь мой срок...

Auf dem Friedhof

На кладбище

Когда отец мой ещё был жив,

рассказывал охотно он одну военную историю:

осколок гранаты через кафтан в его спине прошёл,

застряв меж дисков в позвоночнике

и не могли его никак оттуда удалить

шрапнель с годами меж плеч перекочевала,

мешком огромным гнойным обросла...

и я устал от поисков до тошноты,

но эту штуку до сих пор я не нашёл

Auf dem Friedhof (2)

На кладбище (2)

Нашёл

большой кусок металла

чёрный весь,

ножом перочинным из себя достать стараюсь,

чтоб снова стать хорошим человеком

Но вот рассказывали, вскрыли роженицы одной могилу

и ужаснулись, пришлось опять зарыть

Andacht

Благоговение

Кто на юг плюёт и свой плевок

созерцает точно Кандинского,

хочет море извергнуть наверняка затем,

тот ничтожен, но... не так, как вот я единственный,

что засовываю в рот кроткий свой язык

мягкий, нежный, словно грудь миленькой кормилицы

и луна бранит свой серп,

тихий свет, чей у жнеца обязан просто быть,

облако за облаком, когда туман спускается,

половина звёздочки в куске филейном ярость всю

держит и становится к ночи страстной пассией,

и густо-густо пахнет кормом вновь для кур

Durch dick und dЭnn

Сквозь огонь и воду

Дует любовный ветер слабый,

целует мужчина даже жирную бабу,

душа же в воде лежит глубоко,

и женщина отвоёвывает и берет всё

Ты молода

а я симпатичен,

у меня мягкая кровать до неприличия.

Нуждается в гавани корабль каждый;

почему со мной спать ты не жаждешь?

Я не молод

ты не мила;

я уродлив, а ты толста,