Тилль

Повар что-то ответил, но, наверное, король снова уснул, не успев понять ответ, потому что оказался в соборе, на троне, пред главным алтарем; он слушал хор и вспоминал сказку о веретене, которую ему рассказывала мать. Вдруг стало очень важно восстановить ее в голове правильно, целиком, но воспоминание ускользало: он помнил, что когда сматываешь нитку с веретена, сматывается и кусок жизни, и если сматывать быстро, например, если торопишься или что-то болит, или все идет не так, как хочется, то и жизнь проходит быстрее, и вот человек в сказке уже смотал с веретена все нитки, и все окончилось, едва начавшись. Но что было в середине сказки, король никак не мог припомнить, поэтому он открыл глаза и дал приказ следовать дальше, в Голландию, во дворец, где его ждала супруга, окруженная придворными, облаченная в шелка и диадему, где не прекращались пиры, где лучшие актеры из всех стран мира каждый день давали спектакли, которые она так любит.

К своему удивлению, он снова оказался на коне. Кто-то накинул ему на плечи плащ, но он не спасал от ветра. Весь мир был бел — небо, земля, даже хижины по сторонам дороги.

— Где Худениц? — спросил он.

— Графа нет! — крикнул повар.

— Нам пришлось ехать дальше, — сказал шут. — Деньги кончились, и хозяин постоялого двора нас выставил. «Король, — говорит, — или не король, у меня бесплатно не ночуют!»

— Да, — сказал король, — но где Худениц?

Он попытался сосчитать, что оставалось от его войска. Был шут, и повар, и он сам, и к тому же шут, всего четверо, но когда он на всякий случай сосчитал еще раз, то насчитал всего двоих, шута и повара. Этого просто быть не могло, поэтому он посчитал снова, и получилось трое, а в следующий раз опять четверо: король Богемии, повар, шут и он сам. Тогда он сдался.

— Слезать надо, — сказал повар.

И действительно, намело такие сугробы, что лошадям было не пробраться.

— Он же не сможет идти, — услышал король голос шута, и в первый раз он звучал не язвительно, а как голос обычного человека.

— Все равно надо слезать, — сказал повар. — Сам видишь. Дальше никак.

— Да, — сказал шут, — вижу.

Повар придержал поводья, и шут помог королю спешиться. Он по колени погрузился в снег. Лошадь с облегчением фыркнула, освободившись от груза, теплое дыхание облачком поднялось из ее ноздрей. Король погладил ее по морде. Лошадь посмотрела на него мутным взглядом.

— Но не можем же мы просто бросить лошадей, — сказал король.

— Не волнуйся, — сказал шут, — они не успеют замерзнуть. Их раньше съедят.

Король закашлялся. Шут подхватил его слева, повар справа, и они тяжело зашагали вперед.

— Куда мы идем? — спросил король.

— Домой, — сказал повар.

— Я понимаю, — сказал король, — но сегодня. Сейчас. В этом холоде. Куда мы идем?

— В половине дня пути к западу вроде бы деревня, где еще есть люди, — сказал повар.

— Точно никто не знает, — сказал шут.

— Полдня пути сейчас — это целый день пути, — сказал повар. — Снег.

Король закашлялся. Кашляя, он ступал по снегу; ступая, он кашлял; он кашлял и ступал, и кашлял, и удивлялся, что грудь почти перестала болеть.

— Мне кажется, я выздоравливаю, — сказал он.

— Конечно, — сказал шут. — Сразу видно. Вы обязательно выздоровеете, ваше величество.

Король почувствовал, что упал бы, если бы его не подхватили шут и повар. Сугробы стояли все выше, все труднее было держать глаза открытыми на ледяном ветру. Он услышал собственный голос, в третий раз спрашивающий: «А где Худениц?» Болело горло. Повсюду снежинки, даже если закрыть глаза: мерцающие, танцующие, кружащиеся точки. Он вздохнул, ноги подкосились — никто его не поймал, снег мягко принял тело.

— Нельзя же его здесь бросить, — услышал он голос над собой.

— Но что делать?

Руки потянулись к нему, потащили его вверх, а потом ладонь почти нежно провела по его лбу, напомнив ему самую добрую из вырастивших его нянек, тогда, в Гейдельберге, когда он был еще только принцем, а не королем, и все еще было хорошо. Ноги ступали по снегу, а когда он на секунду открыл глаза, то увидел совсем рядом контуры сломанных крыш, пустые окна, разрушенный колодец. Людей не было.

— Внутрь нельзя, — услышал он. — Крыши сломаны, и к тому же там волки.

— Но снаружи мы замерзнем насмерть.

— Мы с тобой не замерзнем, — сказал шут, — ты да я.

Король огляделся. И правда, повара не было видно; он был вдвоем с Тиллем.

— Он решил пойти другой дорогой, — сказал шут. — Обижаться тут не на что. В такую метель каждый заботится о себе.

— Почему мы не замерзнем?

— У тебя слишком сильный жар, чтобы замерзнуть. Холод тебе не страшен, ты умрешь раньше.

— Отчего умру? — спросил король.

— От чумы.

Король помолчал. Потом спросил:

— У меня чума?

— Бедняга, — сказал шут. — Бедный Зимний король, да, чума. Много дней уже. Ты не заметил бубоны на горле? Когда вдыхаешь, разве не чувствуешь?

Король вдохнул. Воздух был ледяным. Он закашлялся.

— Если это чума, ты ведь заразишься.

— В такой холод не заражусь.

— Можно мне теперь лечь?

— Ты король, — сказал шут. — Ты можешь делать что хочешь, где хочешь и когда хочешь.

— Тогда помоги мне, я лягу.