Что ж, сама виновата. Сглупила. Если бы в те мучительные часы ожидания и переживаний она сумела сохранять присущие ей спокойствие и собранность, от внимания Мэри не укрылось бы, что персонал больницы принимает ее за мать Тима. Возможно, у нее даже уточняли это, и она подтвердила. Да, кажется, молодой интерн спрашивал, является ли она ближайшей родственницей Тима. И что она ответила? Мэри не помнила. А, собственно, почему они не могли принять ее за мать? Она и в лучшие времена выглядела на свой возраст, а тревога за Тима в последние дни состарила ее лет на двадцать. Почему она ни словом не намекнула? Причуды судьбы. Должно быть, Мэри говорила и делала все, чтобы укрепить их в своем заблуждении, и не сделала ничего, чтобы устранить недоразумение. Так же, вероятно, поступала и миссис Паркер. И Тим, бедняга Тим, так стремившийся во всем ей угодить, слишком хорошо усвоил ее урок, когда она настоятельно попросила его при посторонних не распространяться о своей женитьбе. Наверное, они решили, что Тим привык называть мать по имени. И никто ни разу не поинтересовался у нее, холост он или женат. Узнав, что Тим психически неполноценный, они просто сочли само собой разумеющимся, что он не состоит в браке. Ведь умственно отсталые люди в брак не вступают. Они живут с родителями, а осиротев, отправляются доживать свой век в какой-нибудь интернат.
Тим ждал ее в палате. Ему не терпелось покинуть больницу. Мэри приняла спокойный невозмутимый вид и, взяв его за руку, сказала с ласковой улыбкой:
– Ну что, Тим, пойдем домой.