Тим

Она опять сделала попытку, мысленно убрав все трудные слова из своего словаря.

— Я не такая уж старая, Тим. Просто у меня седые волосы и от этого я кажусь старше. Не думаю, что твой папа будет возражать, если ты назовешь меня Мэри.

— А разве седые волосы не значит, что человек старый, Мэри? Я всегда думал, что да. У папы волосы седые и у мамы тоже. И я знаю, что они старые.

«Ему двадцать пять, — подумала Мэри, — значит, его отец и мать постарше, чем я», — но она сказала:

— Ну, я моложе, чем они, и поэтому я еще не старая.

Он встал.

— Мне пора работать. У вас лужайка очень большая. Надеюсь, закончу во время.

— Ну, если не закончишь, то можно это сделать в другой день. Если хочешь, приходи в другой раз и закончи.

Он серьезно обдумывал проблему:

— Я думаю, я бы пришел, если пап скажет можно. — Он улыбнулся ей. — Ты мне нравишься, Мэри. Ты мне нравишься гораздо больше, чем Мик, и Гарри, и Джим, и Билл, и Кели, и Дейв. Ты мне нравишься больше всех, кроме папы и мамы и моей Дони. Ты хорошенькая и у тебя красивые белые волосы.

Мэри была потрясена, сотни самых противоречивых чувств охватили ее, но она справилась и сумела улыбнуться.

— Ну, спасибо, Тим. Ты очень любезен.

— О, не за что, — сказал он небрежно и поскакал вниз по ступеням, приставив руки к ушам и размахивая ими.

— Вот как я умею изображать кролика, — крикнул он с лужайки.

— Очень похоже, Тим. Я сразу догадалась, что это кролик, как только ты начал скакать, — ответила Мэри.

Она собрала посуду и унесла в дом. Да, ей было очень трудно вести с ним разговор. Он как ребенок, а она никогда не имела дела с детьми с тех пор, как сама перестала быть ребенком. А молодой она по-настоящему и не была. Но она обладала чуткостью в достаточной мере, чтобы почувствовать, что Тима легко обидеть, что она должна следить за тем, что говорит, держать под контролем нетерпение и раздражение. Если она даст ему почувствовать свой острый язык, то он и слов-то не поймет, но угадает смысл сказанного. Вспомнив, как она резко оборвала его накануне, решив, что он нарочно изображает из себя тупого, она расстроилась. Бедный Тим! Он так уязвим! Она ему понравилась, он подумал, что она хорошенькая, потому что у нее были такие же совсем белые волосы, как у его отца и матери.

Почему же выражение его рта такое печальное, если он мало знает о жизни?

Она вывела машину и поехала в супермаркет, чтобы сделать покупки до ланча, потому что в доме у нее не было ничего такого, что бы ему особо понравилось. Шоколадный кекс был просто на случай, если бы кто зашел, а сливки принес молочник просто по ошибке. Она знала, что Тим принес свой ланч с собой, но, возможно, ему будет мало или его удастся соблазнить гамбургером или горячими сосисками, которые так любят есть дети на праздниках.

— Ты когда-нибудь ловил рыбу, Тим? — спросила она за ланчем.

— О, да, я люблю ловить рыбу, — ответил он, принимаясь за третью сосиску. — Папа иногда берет меня на рыбалку, когда не очень занят.

— А он часто занят?

— Ну, он ходит на бега, и на крикет, и на футбол, и на все такое. Я с ним не хожу, потому что мне плохо в толпе. Когда много людей и шум, у меня болит голова и в пузе что-то странное делается.

— Ну, тогда я как-нибудь возьму тебя на рыбалку, — сказала она, но не стала развивать тему.

К середине дня он закончил задний двор и пришел спросить насчет сада перед домом. Она посмотрела на часы.

— Думаю, не стоит сегодня об этом беспокоиться, Тим, тебе уже пора домой. Приходи в следующую субботу и выкосишь передний двор, если тебе папа позволит.

Он радостно кивнул:

— Хорошо, Мэри!

— Пойди возьми в папоротниковом домике свой мешок, Тим. Ты можешь переодеться в ванне и посмотреть, все ли у тебя в порядке.

Интерьер ее дома, строгий и чистый, очаровал его. Он бродил по гостиной, погружал пальцы босых ног в пушистый ковер с выражением полного блаженства на лице, гладил жемчужно-серую обивку стен и мебели.

— Здорово, Мэри, какой дом! — с энтузиазмом восклицал он. — Все такое мягкое и прохладное.

— Пойдем, посмотришь мою библиотеку. — Она так решила показать ему свою гордость и источник радости, что взяла его за руку.

Но библиотека совсем не произвела на него впечатления, наоборот, она испугала его и он чуть не заплакал.

— Ой, сколько книг, — он задрожал и бросился вон, хотя видел, что она разочарована.

Ушло несколько минут, чтоб его успокоить и погасить его странный страх перед библиотекой. После этого она старательно избегала показывать ему что-нибудь интеллектуальное.

Придя в прежнее восторженное состояние, он проявил способность к критике и упрекнул ее в том, что в доме нет ярких цветовых пятен.

— Все такое красивое, Мэри, но все одного цвета! — убеждал он. — Почему нет ничего красного? Я так люблю красное!

— Скажи мне, какой это цвет? — спросила она, протягивая красную шелковую закладку для книг.

— Красный, конечно, — ответил он.

— Ну тогда я посмотрю, что я могу сделать, — пообещала она.

Она дала ему конверт, с тридцатью долларами, что было гораздо больше, чем мог заработать в Сиднее любой рабочий.